этим гордятся. Чтобы понять, что такое настоящий патриотизм, поговорите на эту тему с одесситом.
Житель любого города, желая подчеркнуть его красоту, скажет: «Наша Рига – маленький Париж» или «Наша Варшава – маленький Париж», «Наш Бухарест – маленький Париж». Я не знаю почему, но все города сравнивают с Парижем.
Но если вы одесситу скажете: «Одесса – это маленький Париж» – он смерит вас взглядом с головы до ног и скажет:
– Одесса – маленький Париж? Париж должен у Одессы ботинки чистить. Одесса – это О-дес-са, и за весь Париж я не отдам даже один наш Городской театр.
Я не знаю, может ли состояться этот обмен, но театр действительно великолепный. Вы можете смотреть на него снаружи – и это уже удовольствие. Что же касается «внутри», то здесь столько прекрасного, что словами не выразить. Опера! И какая! Итальянская!
Одесситы воспитаны на итальянской опере. Они знают многие оперы наизусть. В театре люди сидят с клавирами и даже с партитурами. Они следят за всем – за оркестром и за певцами. Их не обманешь. Они трепетно ждут тенорового «до», баритонального «соль». Они настоящие ценители музыки. «Если певец прошел в Одессе, – гордо заявляют одесситы, – он может ехать куда угодно». Даже миланская Ла Скала для них не указ. Одесса – пробирная палата для певца.
– Вы слышали, как вчера Баттистини выдал; Риголетто?
– Нет, не слышал.
– Так вам нечего делать в Одессе, можете ехать в Херсон.
– Зачем мне ехать в Херсон?
– Де Нери поехал туда продавать петухов, которых он пускает в «Гугенотах».
– Слушайте, перестаньте кидаться на Де Нери, он хороший певец.
– Хороший? Может быть, для Италии, но для Одессы – это не компот.
Попробуйте жить в Одессе и не быть любителем оперы. Только не думайте, что я сам бывал в этом оперном театре. Попасть мне туда было трудно, точнее, не по карману (один билет на галерку стоил столько, сколько целый противень пахлавы). Но это не мешало мне выучить все арии из всех итальянских опер.
Дело в том, что мой старший брат был завсегдатаем оперного театра. У него была неплохая музыкальная память – придя домой из театра, он распевал одну арию за другой, распевал самозабвенно и мучительно фальшиво. Но я догадывался, как должно было быть по-настоящему, чем приводил его в немалое изумление.
Был и еще один источник моей оперной эрудиции. В театральном переулке можно было слышать, как распеваются оперные артисты. В открытые окна лились звуки из «Травиаты», «Кармен», «Риголетто», – и, проходя по этой улице, я пополнял свое музыкальное образование. Не случайно, куда бы я ни шел, мой путь обязательно лежал через этот оперный «проспект».
Были у меня и еще увлечения – цирк и спорт. Отвага и ловкость цирковых акробатов вызывали у меня уважение.
Теперь я уже могу сознаться, что в цирк у меня был персональный вход… зайцем. Чтобы я да не нашел лазейку!
Под влиянием цирка в юношеском возрасте я увлекался гимнастикой и неплохо работал на кольцах, параллельных брусьях и турнике, а в училище считался одним из лучших гимнастов и борцов. Господин Зибер, остроусый, подтянутый