в фашистском концентрационном лагере.
– Товарищи, передайте по «струне» – петь не будем! – тихо прошелестело по строю.
– Значит, не будете? – угрожающе спросил старшина.
– Нет! – звонко выкрикнули из рядов сопротивления.
– Ну и дураки, – неожиданно весело крикнул Ширкунов и запел чистым тенором: – Распрягайте, хлопци, коней, тай лягайте почивать, а я пиду в сад зеленый, в сад криниченьку копать.
– Копай, копай… – не выдержав взятого непосильного обета молчания, подхватило несколько голосов, и старшина рассмеялся, одержав очередную бескровную гуманитарную победу.
До службы он работал прорабом на стройках Свердловской области и свои отношения с подчиненными строил не на основе беспрекословного произвола, что пропитал не только армию, но и жизнь всего нашего общества с учетом психологии солдата, срока службы и обязательно национальности. При организации работ он чаще всего использовал форму социалистического соревнования, и обязательно награждал победителя – сигаретами, печеньем, конфетами, лоскутом для подворотничка или гуталином для сапог. Если видел, что солдат старается, но у него не получается, сам впрягался и показывал, а чаще всего сам и доделывал, потому что ему это было интересно, особенно любил чего-нибудь красить. И кисти, и краска у него всегда были отменного качества.
В мире было тревожно, все время где-то чего-то происходило, кто-то с кем-то воевал, и в нашей армии, чтобы мы не чувствовали себя на обочине истории, постоянно объявляли повышенную боевую готовность. Кто-то по этой директиве мог передернуть затвор и дослать патрон в ствол, кто-то – переключить красный тумблер или нажать зеленую кнопку. У нас ничего этого не было, не было даже личного оружия. За мной, например, долгое время числилась ракетница, которую я время от времени мыл с мылом.
Старшина Ширкунов при объявлении повышенной боевой готовности усиливал внутренний наряд, выдавал дополнительные ведра, и мы мыли казарму сверху донизу.
Увидев это в очередной раз, начальник штаба майор Серегин, прошедший Отечественную войну в автобате, откуда у него на всю жизнь осталась шоферская привычка машинально подтягивать штаны локтями, сердито выговорил Ширкунову:
– Старшина, ты мне своим повышением боевой готовности казарму сгноишь.
– А что делать, товарищ майор, у нас ведь даже оружия нет, которое я мог бы заставить чистить.
– Бардак, как в сорок первом, солдаты без оружия, – подтянул Серегин штаны и ушел, а через день Ширкунов притащил от строителей сварочный аппарат и сам варил решетку для ружкомнаты.
Где-то недели через две нам выдали новенькие, в заводской смазке, АКаэМы. Неумело разбирая его в первый раз, я уронил затвор, и от него отскочила какая-то деталь. Все замерли, потому что найти в огромной казарме деталь величиной со спичечную головку было нереально, но я не успел как следует попереживать, как ко мне подошел старик из другого отделения и, держась за лоб, бросил мне на кровать боек:
– С тебя мазон, – лаконично обозначил он цену своей услуги.
Дочистив