вниз, на землю. Ты, я и наша малышка. Хорошо ей парить в коляске на лоджии тринадцатого этажа, где воздух почище, куда проще её собрать, но теперь пришла весна. Пришёл май. Пришло время знакомиться с остальным миром.
Мы с тобой идём, хмельные от счастья, а девочка наша хмелеет от новых впечатлений. Как ей там видится мир – из коляски? Нам прежде всего видна земля. Ей, лежащей на спинке, прежде всего – небо. Облака. Кроны деревьев… И мы с тобой запрокидываем лица, стараясь взглянуть по-другому.
Подвозим её в низким ветвям, даём пощупать, понюхать, чуть ли не пожевать (нет-нет, на это пока у нас нервов не хватает). В серых бездонных глазищах отражаются дерева, облака, мы с тобой, любимая. Но постепенно взгляд, переполненный новым, устаёт. И вот уже ангел наш спит, а мы колесим по зелёным дворам, присматривая новые маршруты.
На следующий день я привычно торопился на молочную кухню. И вдруг заметил, что всё вокруг по-другому. Вот под этим деревом мы стояли, склонив зелёную ветку к коляске. Здесь мы нюхали розовые цветы рано вспыхнувшего шиповника. Там, в защищённом от ветра местечке, немного переоделись. Вот здесь… Вон там… Теперь ходить по другому миру.
У демократических листовок
У лесенки, выходящей между двух корпусов магазина «Ленинград», наклеены листовки. Листовками служат ксерокопированные статьи из газет: интервью с отставным кагэбэшным генералом Калугиным, ответ анонимных деятелей КГБ, выступление генерала Макашова на учредительном съезде КП РСФСР. И призыв на демократический митинг у входа в Парк культуры.
Стоим несколько человек, читаем. Все молчат. Наконец одну женщину прорывает:
– Фашисты они все! И партия, и КГБ! Настоящие фашисты!..
Остальные молчат. И я молчу. Что говорить? Но ощущение у меня – маслом по сердцу. Того гляди, и валаамовы ослицы заговорят. Но и прохиндеи ещё очень крепко держатся. Голосом их не прогонишь.
И всё же, и всё же. Как он необходим – этот злой голос у стенки с листовками. Может быть, и на самом деле начинает спадать идеологический наркоз?.. Больно, но зато появляется надежда на оживление.
А брат мне рассказал про политическую дискуссию в переполненном тамбуре электрички. Может, и не в тамбуре, но мне видится именно этот потный спрессованный тамбур, олицетворяющий обращение нашего государства с людьми. Кто-то там походя припечатал Горбачёва: «Этот-то? Тыква плешивая!» Никто не возражал. Тамбур ехал дальше.
Подгузники
Близкий к дому продовольственном магазине мы зовём «пустышкой» (чтобы не звать, как хотелось поначалу, «тухлянкой»). Но вот сегодня там очередь. Громадная гудящая очередь к прилавку, где раньше продавали бутылки с газировкой. Сегодня там дают сыр. «С восьми утра стоим, а наполовину не продвинулись». Сейчас десять часов.
Но шут с ним, с сыром. За этим же прилавком стоят коробки с бумажными подгузниками, облегчающими нам жизнь в ожидании освоения горшка. Подгузники дома почти кончились, их нигде