Еще жива. Алекс Адамс

пробивают брешь в наших наладившихся отношениях. Словно ставни захлопываются, его улыбка, его теплота, его желание улетучиваются, оставляя на этом месте беспристрастного врача.

      – Это никогда не было сном?

      Тук, тук, тук – стучит по бумаге ручка. На этот раз не список.

      – Расскажите мне подробнее.

      Мы словно повисли в зябком коконе молчания. Я не могу понять, одна ли я ощущаю этот мороз. «Ты тоже его чувствуешь? – хочу я спросить. – Ты хоть что-нибудь чувствуешь?» Но если уж честно, то он пока не знает природы и масштаба моей лжи.

      Я рассказываю ему все. Факты. Теперь он знает, что я испытываю в этой связи. В ответ он смотрит на меня с таким холодным вниманием, что я поеживаюсь в лучах полуденного солнца, заливающего помещение.

      – Почему сейчас?

      – Я должна была рассказать вам. Я больше не могла держать это в себе.

      – Почему нужно было начинать со лжи?

      – Я не хотела, чтобы вы подумали, будто я сумасшедшая. Или, что еще хуже, глупая. С тех пор снежный ком разрастался. Я не знала, как выпутаться из этих сетей.

      – Я был на вашей стороне, Зои.

      Был.

      Тук, тук, хлоп – он кладет ручку на блокнот, отодвигает его в сторону.

      – Не знаю, чем я могу помочь. Вам нужно в полицию, а не к психологу. Если только ложь не превратилась у вас в привычку, тогда я сумею дать направление.

      Я встаю: спина прямая, плечи отведены назад, подбородок поднят, сумочка под мышкой.

      – В этом нет необходимости. Спасибо, что потратили свое время, доктор Роуз.

      Только выйдя в холл, почти уже у лифта, вспоминаю, что я забыла заплатить. Поспешно выписывая чек, стараюсь не думать о том, что наши совместные сеансы закончились и что я сама тому виной.

      Тихо вернувшись в кабинет, я нахожу его все так же сидящим в кресле с нахмуренным лбом. Он не поднимает на меня глаза, когда я вхожу. Он не смотрит на меня, когда я стою перед ним. И он не обращает на меня свой взгляд, когда, протянув чек, я отпускаю его падать на пол.

      Он сбрасывает оцепенение только сейчас, когда я, схватившись обеими руками за ворот его рубахи, целую так, будто умру, если не сделаю этого.

      И он смотрит на меня, когда я, так и не сказав ни слова, выхожу. По крайней мере я надеюсь на это, проходя через холл с замершим сердцем.

Сейчас

      Швейцарец нагоняет нас через милю пути.

      – Что в Бриндизи?

      – Корабль.

      – Ага, значит, там мужчина.

      – Иногда корабль значит просто корабль.

      – Так ты врач? – спрашиваю я через некоторое время.