кожа на лице – резиновой. Все представляется нереальным: и мое уставшее тело, и само возвращение домой, и отец, лежащий в коме всего в метре от меня. В любую секунду я жду, что проснусь.
Или очнется отец.
Я живу на кофе и надежде, заключая пари с самим собой: «Если я все еще здесь, значит, есть шанс на выздоровление. Если доктора продолжают проводить все новые и новые анализы, значит, они уверены, что он поправится. Если я еще пять минут не посплю, он точно откроет глаза».
В детстве я боялся чудовища, которое жило у меня в шкафу. Именно отец посоветовал мне встать, черт побери, с кровати и открыть этот проклятый шкаф. Он уверял, что неизвестность в тысячи раз ужаснее встречи лицом к лицу со своими страхами. Разумеется, будучи ребенком, я храбро открыл дверцу шкафа – внутри никого не оказалось.
– Папа, – окликаю я, когда Хэтти уходит, – папа, это я, Эдвард.
Отец не двигается.
– К тебе Кара приходила, – говорю я. – Она немного пострадала в аварии, но с ней все будет хорошо.
Я не стал упоминать о том, что она ушла в слезах, что я боюсь пойти к ней палату и поговорить по душам, а не только переброситься парой фраз. Она похожа на того единственного человека, который не боится сказать, что король голый, – или, как в моем случае, что роль послушного сына, как это ни прискорбно, дали не тому человеку.
Я пытаюсь шутить.
– Знаешь, если ты настолько по мне соскучился, не нужно было прибегать к таким радикальным мерам. Ты мог бы просто пригласить меня домой на День благодарения.
Но ни один из нас не смеется.
Вновь распахивается дверь, входит доктор Сент-Клер.
– Как он?
– Разве не я должен у вас об этом спрашивать? – удивляюсь я.
– Мы продолжаем следить за его состоянием, которое остается без изменений.
Я напоминаю себе, что, наверное, хорошо, что «без изменений».
– Вы поняли это, впрыснув ему в ухо воду?
– Если хотите откровенно, то да, – отвечает доктор. – Мы проводим термотест с ледяной водой, чтобы оценить вестибулоокулярный рефлекс. Если оба глаза скашиваются в сторону уха, в которое впрыснули воду, – мозг функционирует нормально и сознание лишь слегка затуманено. Например, нистагм[8] от воды говорит о пробуждении сознания. Но глаза вашего отца не двигались вообще, что свидетельствует о серьезном повреждении мостов и среднего мозга.
Внезапно я устаю от медицинских терминов, от череды врачей, которые заходят в палату и проводят тесты с отцом, который ни на что не реагирует. «Черт побери, тебе надо встать с кровати и открыть эту проклятую дверь!»
– Просто скажи это, – бормочу я.
– Прошу прощения?
Я заставляю себя встретиться взглядом с доктором Сент-Клером.
– Он уже не очнется, да?
– Ну… – Нейрохирург присаживается напротив меня на стул. – Сознание имеет две составляющие, – объясняет он. – Бодрствование и собственно сознание, понимание. Мы с вами находимся в сознании и отдаем себе отчет в происходящем.