произошедшего, он сделал сумасбродно отчаянную попытку вернуть ее! Последнее это, что он смог сделать еще, видя ее, это крикнуть в ее сторону:
– У султана покоя не будет!
И невольно удаляясь в темноту ночи, еще более горечно добавил негромкое, ненужное бесполезное обвинение с обидой: – Конечно султан лучше простолюдина!
Он рыдал на бегу, сильно расслабляя тело, содрагаемое этим нервным невоздержанием. Слезы часто по нескольку срывались с глаз, падая наземь.
*рандеву*
Посольства Омара Мейяда и бея Хусейнида были при дворе алжирского правителя почти одновременно, поэтому что бы не отдавать предпочтения ни одной из сторон и вместе с ним стран в их лице, для страны находящейся между этими странами было проявлением высокого дипломатического искусства принять обе стороны вместе.
После традиционного поднесения подарков, протянувшегося в подобающей торжественностью обстановке, вдруг неожиданно резко оная прервалась раздраженным голосом Омара Мейяда, так что дей Баба Али даже вздрогнул и с подозрением взглянул на левую от себя кучу всякой всячины, куда гневно указывал кричащий:
– О светлейший дей! Не принимайте эти данайские дары! Ими хотят загладить свои преступления!
Омар Мейяд был перебит решительно и проворно выступившим из тунисской делегации Амендралехо, с еще более эмоциональной живостью и в речи, и в жесте:
– А эти дары, не принимайте, – указал на следующие противоположные, – …Потому что ворованные!
Ошеломленный последним заворотом, который преподнесла эта встреча, Баба Али покосился на правую кучу и воззрился на невидаль: Амендралехо одетого чисто по-европейски в белую рубашку сверху и черные штаны с сапогами снизу, всем своим задорным, да еще и обличающим видом под столь сильный контраст тем, с кем пришел, кого, выступая впереди их, собою же затенял, невольно создавая нелепое недипломатическое впечатление, что это он их с собой привел, что бы решать свои дела.
Омар Мейяд, получивший уже прямое оскорбление, да и такое сильное, что даже побелел, возрившись на своего злокозненного врага, свирепо качая головой указал пальцем вытянутой руки.
– Этот шайтан меня и на море и на суше преследует, нигде от него спасу нет! Вчера поймал я его среди своих людей. Засунул в подземелье… Сегодня на тебе, он опять передо мной вылез…
– Светлейший… (такой-то и такой-то достопочтенный, или до ста чтимейший, было не суть важно в скороговорке) Баба Али, я умоляю, если это в ваших силах, сделайте как-нибудь так, что бы я только больше его не видел и не слышал… – нервно задыхался Омар Мейяд, ощущая что при одном только виде этого человека его телесные и моральные силы упадают.
Амендралехо же чувствуя свое полнейшее превосходство выдавал еще пуще прежнего:
– Я могу помочь тебе с этим как никто другой! Только для этого сначала