удары днища по волне здесь чувствовались гораздо мягкими, да и качки такой не было. Подошел Перисад, отбросил занавеску на крышку.
– Побольше будет свежего воздуха.
Годейра поняла, если она не заговорит, мужчина отойдет, а ей не хотелось, чтобы он отходил, и она спросила:
– Почему ты… не мучаешься?
– Я на этой волне вырос, царица, я – моряк, и он присел на край постели.
– Не забудь про кормило.
– А мы его сейчас заклиним, – он отошел, вернулся и сел совсем рядом с царицей. Тошнота прошла, но началась сильная отрыжка. Тело Годейры содрогалось словно от конвульсий.
– Почему нас так ломает? – спросила Годейра.
– Вы, царица, как дети. Впервые в море. Если детей не держать на руках, они от такой качки умирают через сутки. Позволь, я возьму тебя на руки?
– Я не ребенок. Не удержишь.
Перисад не ожидал прямого позволения, просунул руки под царицу и поднял ее, совсем, как показалось Годейре, легко. Она положила голову на плечо кибернета и обняла его за шею. И удивительное дело – ей стало совсем легко, тошнота и отрыжка прекратились, в тело вошел покой. «Как мне хорошо, – подумала Годейра, – но долго ли он может меня так держать». И будто бы услышав царицу, Перисад сел на лежанку и еще крепче прижал ее к себе. И впервые в жизни Годейра почувствовала нежность к мужчине. Перед ее памятью промелькнули все агапевесы, на которых царица бывала с мужчинами, и ни разу ей не было так хорошо. И царица неожиданно для самой себя сказала тихо:
– Опусти занавеску. А то увидят – что подумают.
Перисад приподнялся, протянул руку и рванул занавеску.
Агнессу разбудила какая-то возня. Она подняла голову и увидела, как Царевич понес на руках свою сестру на палубу. Голова раскалывалась от боли, и Агнесса ничего не могла понять.
– Ты куда ее? – спросила сипло.
– На воздух, – ответил царевич. – Ее укачало.
– Меотийская волна? А на меня она не действует.
Царевич ничего не ответил и возвратился без ноши, но с кружкой в руках.
– Что это? – спросила Агнесса. – Вино? Брр! Я не хочу!
А надо, – утвердил царевич, – иначе загнешься с похмелья.
Агнесса поверила – голову разламывало, во рту и в желудке было гадко. Она еще в Фермоскире знала, что вино с помелья вылечивает. И приняв кружку, одним махом опорожнила ее.
– А ты? – спросила она царевича, – У тебя не болит голова?
– Болит. Я еще принесу вина.
Пока Левкои сходил за вином, в голове Агнессы посветлело, боль утихла, во рту появилась свежесть. Царевич вошел за занавеску с амфорой, налил вино в кружку, выпил.
– Налей и мне, – приказала Агнесса – Еще кружку, и я переберусь на триеру. Мне уже совсем будет легко.
– Ты забыла – мы плывем в Синдику. И триера Атоссы далеко.
– В Синдику? Это к скифам, да? Тогда налей еще. И обними меня. Мне почему-то холодно.
– Я тебя укрою шкурами. А обнять… не могу.
– Почему?
– Дал