бомбами, уже взрываются в воздухе, но при этом глашатай с вертолета, кружащего над останками города, все так же бодро призывает: «Потребляйте, потребляйте, применяйте, применяйте, все и вся!». А что прикажете потреблять? Осталось совсем немного.
Мне уже с месяц приходится ютиться в развалинах своего дома. С военного завода я сбежал, увидев, что все – и рабочие, и хозяева – не только впали в беспамятство, но и потеряли способность предвидеть… Они живут всего лишь мигом, подчинены секундной стрелке. А мне захотелось вернуться домой, постараться что-нибудь вспомнить – хотя бы то, о чем сейчас спешно пишу и что так слабо отражает события прошедшего года, – и хотя бы что-нибудь предпринять.
Повезло! В подвале мне под руку попалась книжка с остатками шрифта, «Treasure Island»[50], и я кое-что припомнил – и о себе, и о многом другом. Закрыв книгу («За восемь пиастров! За восемь пиастров!»), я огляделся. Голые позвонки презренных вещей, тлен и прах. Где они, дети и влюбленные, те, кто пел песни? Почему я о них забыл, или мы все о них забыли за это время? Что сталось с ними, пока мы только и думали (а мне удалось и написать), как бы сохранить и приумножить свой скарб? И я опять посмотрел на тьму-тьмущую всякой дряни перед собой. В серо-грязном, как жеваная резинка, пейзаже различаются детали: автомобильные покрышки, тряпье, смердящая гниль. Из разломов асфальта торчат разложившиеся трупы; я вижу останки людей в холодных объятиях друг друга, с окаменевшим открытым ртом, – я знаю, как это происходило.
И не могу себе представить, какие аллегорические монументы можно было бы воздвигнуть на этих руинах в честь экономистов прошлых лет. Тот, что будет посвящен Бастиа[51] и его «Гармонии», должен выглядеть особенно смешным гротеском.
Среди страниц книжки Стивенсона я обнаружил пакетик с семенами овощей. С какой огромной радостью я бросил их в землю!.. Но вот опять слышится настырный голос: «Покупайте, потребляйте… Все… Все… Все!».
А теперь… теперь голубой гриб закрыл свет плюмажами тени и утопил меня в грохоте лопнувшего стекла…
Я сижу на берегу той земли, что… – как помнится из уроков географии – никогда не была морем. Нету больше у Вселенной никакого имущества, кроме пары звезд, волн и песка. Я взял две сухие палочки и тру их, очень долго тру… А! Вот и первая искра…
Две Элены[52]
Хосе Луису Куэвасу
– Не знаю, откуда только Элена набралась этих идей? Ее не так воспитывали. Да и вас тоже, Виктор. Но она изменилась с тех пор, как вышла замуж, это уж точно. Сомнений нет. Я думала, мужа моего удар хватит. Разве можно отстаивать такие идеи, тем более за ужином? Моя дочь прекрасно знает, что ее отцу нельзя волноваться во время еды, – у него сразу подскакивает давление. Так врач сказал. Не зря же он берет за консультацию двести песо. Умоляю вас, поговорите с Эленой – меня она не слушает. Скажите, что мы готовы простить ей все – пусть себе учит французский