организовавший «Союз землячеств» просто как некую оппозиционную политическую даже не партию – ячейку, – и столкнувшийся с полным неприятием со стороны действующей власти какой-либо оппозиции в принципе – лишь расширял круг своих единомышленников, делясь с ними впечатлениями о трудах Гоббса и Степняк-Кравчинского, а они в свою очередь развивали их до таких масштабов, до которых он раньше не мог и додуматься. Взять хотя бы этого Александра Ульянова – когда он пришел на первое семинарское занятие по философии, где они и сошлись благодаря общительности и обширным научным интересам, мог ли Шевырев догадываться о бушующих внутри него, чиновничьего сына, бунтарских страстях? Ничуть. Ему как сыну чиновника средней руки полагалось быть послушным и если не повторить путь своего отца, то во всяком случае не уступить ему места на служебной лестнице. Однако, из всей организованной им ныне фракции в лице именно Ульянова видел он не просто слепое, ревностное служение обозначенной им идее, а ее духовный и практический рост, вдыхание в нее новой жизни, появление новых перспектив, планов и задач.
Из головы Петра Яковлевича все не выходил вчерашний разговор.
Когда Ульянов закончил свою речь, другой студент, Бубецкой начал задавать ему вопросы, связанные с конкретной организацией покушения. Тогда так быстро перешли от обсуждения теории к деталям, что Шевыреву стало даже немного не по себе – это значило, что никто даже не сомневался в правильности выбранного Ульяновым пути, который теперь предстояло разделить всем.
– Но Вы сами понимаете, что доступ к императору закрыт, подобраться к нему будет не так просто? Наши товарищи тогда, 6 лет назад, имели дело с другими обстоятельствами…
– Понимаю, но среди нас есть человек, который вхож в ближний круг императора…
Многие догадывались, о ком именно идет речь, но никто толком не знал, через какую именно дверь входит он в присутственные места царя. Все как по команде обратили лица в сторону стоявшего чуть поодаль от стола Шевырева.
– Господа, – начал было он, – это будет очень трудно. Во-первых, потому что ни сам я, ни Мария Андреевна в близкий круг императора не вхожи. Вхож туда ее супруг, а на него я влиянию не имею…
Для Бубецкого слышанное было откровением. Он внимательно следил за тем, как напряглось лицо Шевырева, как он стал нервно ходит по комнате из угла в угол.
– Во-вторых, мы с ней не настолько близки, чтобы я мог обращаться к ее супругу с просьбами. В-третьих, как, под каким предлогом я попрошу ее разведать у мужа о порядке передвижения императора? Что я сей скажу?
Ульянов встал из-за стола и вплотную приблизился к Шевыреву.
– Сдается мне, Пьер, Вы ищете повода, чтобы уклониться от содействия революционному движению?
– Ничуть. Я лишь провожу грань между личным и общественным.
– Вы говорите ерунду. Для нас нет ни личного, ни общественного. Сама идея служения революции предполагает