что говорить о бесцельности данного шага мы не можем – еще и потому, что какой бы то ни было либерализм, какая бы то ни было избирательность в выборе мишени могут привести к краху куда вернее и раньше, чем убийство царя. Что даст убийство министра? Или чиновника? Или великого князя? Или губернатора? Засулич стреляла в Трепова – и что? Из положительных эффектов был только оправдательный приговор. Работа ради работы. Мы здесь собрались не для этого.
Среди собравшихся зашумели – одобрение слов Бубецкого было налицо. Шевырев был побит. Но Ульянов решил закрепить свое положение. Он поднялся с места и заговорил негромко, но очень отчетливо:
– Прошу голосовать, товарищи. Кто за убийство царя?
В единодушном порыве комната вскинула руки под потолок. Шевырев помешкался еще немного, но тоже проголосовал положительно.
– Итак, теперь нам сообща предстоит разработать план этого важнейшего политического процесса. Не хватает только информации – и здесь, Пьер, дело только за Вами…
Шевырев лежал на постели и, морщась, вспоминал эти слова. Теперь он стал заложником того дела, которое некогда начал. Тяготило его главным образом не то, что он должен выпытать у своей замужней любовницы план передвижений царя на ближайший месяц, а то, что он уже не испытывал к ней чувств, и для достижения революционной цели предстояло переступить через себя, через человека внутри себя. Сама по себе игра в адюльтер, даже если он кажется на первых порах соблазнительным, есть преступление через себя. Дело в том, что очевидным оно становится по отливу той страстной волны, что захватывает влюбленных. И вот тогда с удвоенной силой ощущается вся мерзость происходящего, и виноватым в этом ощущении привычно считать весь белый свет, тогда как виноваты только двое.
За окном раскричались петухи – студент взглянул на часы и поморщился. Через три часа предстояла встреча с той самой, о которой говорили вчера – с княгиней Каменецкой, чей супруг был чиновником канцелярии по принятию прошений на Высочайшее Имя, и по долгу службы встречался с государем два раза в неделю. Нехотя, он поднялся с кровати, спустился вниз, умылся и принял приглашение хозяйки дома отправиться на завтрак, как в дверь постучали. Хозяйка отворила – то был посыльный мальчишка, что принес студенту какую-то записку. Нетерпеливо развернув ее, Шевырев прочел строки, написанные до боли знакомым почерком:
«Милый Пьер, сегодня встретиться не сможем – муж захворал и проведет дома дня три-четыре. Безмерно скучаю и люблю, Ваша Мари».
Студент улыбнулся.
– Ответ будет? – спросил посыльный.
– Нет. Скажи только на словах, что все понято, – и, сунув ему двугривенный в руку, закрыл дверь. С невероятным воодушевлением вернулся он за стол, и в продолжение завтрака все шутил, смелся, явно обрадованный такой вестью, которая его, как человека преданного делу революции, должна была бы смутить, но – как видим – не смутила. Наскоро перекусив,