тела? Откуда – ведь я их не знаю!“
Кости в баке начали обрастать прозрачно-багровыми полосами и свивами мышц, а они подернулись желтоватым, как у курицы, жирком. Красным пунктиром пронизала тело кровеносная система. Все это колебалось в растворе, меняло очертания. Даже лицо Лены с опущенными веками, за которыми виднелись водянистые глаза, искажали гримасы. Машина будто примеривалась, как лучше скомпоновать человека. Я слишком слабо знаком с анатомией вообще и женского тела в частности, чтобы оценить, правильно или нет строила машина Лену. Но вскоре почуял неладное.
Первоначальные контуры ее тела стали изменяться. Плечи, еще несколько минут назад округлые, приобрели угловатость и раздались вширь… Что такое?
– Ноги! – Дубль больно сжал мое предплечье. – Смотри, ноги!
Я увидел внизу жилистые ступни под сорок второй размер ботинок – и от догадки меня прошиб холодный пот: машина исчерпала информацию о Лене и достраивает ее моим телом! Я повернулся к дублю: у него лоб тоже блестел от пота.
– Надо остановить!
– Как? Вырубить ток?
– Нельзя, это сотрет память в машине. Дать охлаждение?
– Чтобы затормозить процесс? Не выйдет, у машины большой запас тепла…
А искаженный образ в баке приобретал все более ясные очертания. Вокруг тела заколыхалась прозрачная мантия – я узнал фасон простенького платья, в котором Лена мне больше всего нравилась. Машина с добросовестностью идиота напяливала его на свое создание…
– Надо приказать машине, внушить… но как?
– Верно! – Дубль подскочил к стеклянному шкафчику, взял „шапку Мономаха“, нажал на ней кнопку „Трансляция“ и протянул мне. – Надевай и ненавидь Ленку! Думай, что хочешь ее уничтожить… ну!
Я сгоряча схватил блестящий колпак, повертел в руках, вернул.
– Не смогу…
– Тютя! Что же делать? Ведь это скоро откроет глаза и…
Он плотно натянул колпак и стал кричать напропалую, размахивая кулаками:
– Остановись, машина! Остановись сейчас же, слышишь! Ты создаешь не макет, не опытный образец – человека! Остановись, идиотище! Остановись по-хорошему!
– Остановись, машина, слышишь! – Я повернулся к микрофонам. – Остановись, а то мы уничтожим тебя!
Тошно вспоминать эту сцену. Мы, привыкшие нажатием кнопки или поворотом ручки прекращать и направлять любые процессы, кричали, объясняли… и кому? – скопищу колб, электронных схем и шлангов. Тьфу! Это была паника.
Мы еще что-то орали противными голосами, как вдруг шланги около бака затряслись от энергичных сокращений, овеществленный образ-гибрид затянула белая муть. Мы замолкли. Через три минуты муть прояснилась. В золотистом растворе не было ничего. Только переливы и блики растекались от середины к краям.
– Ф-фу… – сказал дубль. – До меня раньше как-то не доходило, что человек на семьдесят процентов состоит из воды. Теперь дошло…
Мы выбрались к окну. От влажной духоты мое тело покрылось липким потом.