и близлежащему гигантскому резервуару соленой воды особого значения не придавал. Он был педантом до мозга костей и ранее намеченного плана занятий придерживался неукоснительно. Осмотры дольменов, исследования развалин и поиски перспективных мест для раскопок следовали один за другим – как буквы в длинном заковыристом термине из толстого философского словаря. Однажды начавшийся процесс продвигался вперед безостановочно, не замедляя темпа и никуда не сворачивая по пути. Им зазря сняли номера в приличном пансионате, – при такой загруженности они могли бы ночевать в палатке или в деревянном сарае у частника.
Шуток преподаватель не понимал в принципе, малейшую инициативу ученика отождествлял с вызовом, попытку уточнить задание определял как издевку, а желание выспаться причислял к проявлению ренегатства. В «Эвересте» Станислава Георгиевича Ушакова за глаза звали «Бароном», подразумевая склонность этого оригинального субъекта – способного все муравейники в лесу выставить по линейке – к моральному доминированию над окружающими. Среди сотрудников института гулял сочиненный каким-то остряком анекдот, будто однажды Барон в одиночку пересек на яхте Бермудский треугольник и нашел там фотонную фритюрницу пришельцев – виновницу всех тамошних аномалий. Его напарник от ежеминутного общения с нудным неуступчивым планировщиком еще в самом начале плавания лишился рассудка и бросился за борт в саргассы1.
Вообще-то, внешне Станислав Георгиевич славе грозного повелителя подневольных холопов никак не соответствовал. Он годился, скорее, на роль рыцаря печального образа с трогательным тазиком для бритья на голове, чем на место беспощадного лорда с вечно опущенным забралом, зазубренным мечом и мясной фамилией. Его высокая поджарая фигура не внушала ужас запоздалым прохожим и не вселяла трепет в мечтательные женские сердца. Задумчивое лицо уличного музыканта с минорными зелеными глазами, узким розовеющим носом, мягкими губами и открытым покатым лбом не рисовало портрет неумолимого владыки. Всем своим видом он напоминал архивариуса с тихих пыльных задворок «Научно-исследовательского института народной фольклористики и медицины». Такое туманное официальное название носила сверхсекретная организация «Эверест» с поры своего создания до наших дней, никогда не менявшееся с течением времен и не подчинявшееся никаким зигзагам разных политических моментов.
Под стать названию была и административная структура института, который владел необыкновенно малым количеством собственных помещений, укомплектованных всем необходимым для ведения исследовательской деятельности. Его сотрудники под прикрытием размещались в иных научных организациях или культурных центрах, используя их потенциал в работе над проектами «Эвереста». К примеру, если детективу отдела по розыску артефактов «Скиф» был необходим совет специалиста в области живописи –