из клочков туманного
Строений мертвенные призраки,
Как перекраивались заново
И, словно мыльные пузырики,
Бесшумно множились и лопались,
Напоминая о текучести,
Лачуги, храмы и некрополи,
Скорбя о незавидной участи.
Они вторгались в область зримого
Из тьмы веков и дня недавнего,
Их словно прошлое не приняло,
А настоящее задалило.
Они, не узнанные, высились
И через них сквозили площади,
Они пугали строем виселиц
И успокаивали рощами.
Но в мире ветреном и солнечном,
Где до заката дремлет мистика
В своем обличье мглисто-облачном
Лишь мне показывались изредка.
Так строки вех сиюминутности
Слагались в манускрипты вечности,
Где форма – временные трудности
И только Дух – оплот нетленности.
Наверное, стихи его действительно произвели впечатление где-то там наверху (знать бы на кого), поскольку сразу после того, как Андрей прочитал последние строки, ящичек въехал внутрь гриба (сидящие там еле успели пригнуть головы – вернее, пригнул Андрей, а Мескалиныч просто сморщился, укоротившись в два раза).
– Поехали! – Крикнул Мескалиныч, – и ящик, превратившись толи в вагонетку, толи в салазки, помчался с огромной скоростью.
ГЛАВА 2. Два города
Сначала была полная темнота, и о том, что ящик продолжает движение, можно было судить только по тошнотворному чувству падения куда-то вперед. Причем никакого ветра в лицо, никакого потряхивания Андрей не чувствовал, из чего заключил, что полет скорее всего астральный, хотя никаких изменений сознания он не отметил. Вскоре движение, а вернее ощущение падения пошло резко вверх и Андрей увидел перед собой черное плоское, хорошо знакомое ему астральное небо, покрытое туманностями и россыпью звезд без знакомых созвездий, и подозрение Андрея насчет того, что его астральное тело незаметно покинуло плотное, переросло в уверенность. В следующее мгновение невидимая вагонетка прошила темную перегородку и тут же из темноты выехала в свет – утренний, туманный, слегка опалесцирующий. Андрей увидел, что они катятся по какой-то странно извивающийся монорельсовой дороге, висящей неведомо каким образом прямо в воздухе, и из-за тумана невозможно было разглядеть к чему она прикреплена (и прикреплена ли вообще). Тем не менее туман висел только на уровне монорельса и выше, а панорама развернувшаяся внизу хорошо просматривалась. Казалось полет (а вернее воздушная поездка) происходил над городом в котором Андрей узнал свою бывшую родину – Ленинград, причем высота, наверное, соответствовала низкому полету на вертолете – не над самыми крышами, но так, что каждое здание было видно как на ладони. Вскоре Андрей узнал и район, где они пролетали – это был хорошо знакомый ему Петербург Достоевского, то есть район Сенной площади, Фонтанки, канала Грибоедова и Крюкова канала – как