герой неловко приподнялся и машинально начал раскланиваться, совершенно не готовый к столь бурному приему торжествующей публики. Было такое впечатление, что его лицо (маска сама собой исчезла) и вообще весь его облик здесь хорошо известны, словно он тут не раз бывал, и не раз проплывал в золоченой гондоле. Андрей присматривался к лицам, благо Лебяжья канавка была узенькой, и через каждые 10—15 метров горели фонари – да и факелы неплохо освещали публику. Нет, большинство лиц казались ему незнакомыми, но в отличие от прежних своих астральных путешествий, и особенно по Антимоскве – Друккаргу, где толпа состояла из унифицированных фигур и лиц со стертыми чертами, здесь каждая фигура носила яркие признаки индивидуальности как в плане лица, так и в плане конституции и одежды. Андрей даже сказал бы, что столько харизматичных личностей, собравшихся в одном месте, он никогда не встречал и в обычном земном мире. Тем не менее выглядели они даже излишне хрестоматийно, словно сошли с иллюстраций к классическим романам Диккенса, Достоевского, или скорее даже Александра Грина, поскольку лица и фигуры словно бы возникли в результате совместной работы кисти художника-иллюстратора и пера писателя-романтика. Да, Андрей точно помнил, что ни одного лица из толпы (кстати, не такой уж и многочисленной) он раньше никогда не видел ни на земле, ни в астрале, но тем не менее держалось отчетливое ощущение, что многие персоны здесь ему странным образом знакомы, и даже кого-то он может назвать по именам. Тут у Андрея возникла догадка – пока только догадка – что вся эта публика, выстроившаяся вдоль обоих берегов Лебяжьей канавки и взаправду литературные герои, среди которых он узнает тех, с которыми успел познакомиться по книгам.
Вот швырнула в воду букетик фиалок стройная гибкая девушка в длинном клетчатом платье с вьющимися рыжими волосами с очень милым, хоть и простоватым лицом, и Андрей подумал, что это не иначе, как Тави Тум – невеста летающего человека Друда. Вот белокурая Ассоль в светлом обтягивающем ситцевом платьице застыла, словно изваяние, закрывшись ладонью от фонаря, словно от яркого солнца. А вот высокий, худой с мрачным вытянутым красивым лицом, в форменной студенческой шинели – не иначе, как Родион Раскольников, хоть и без топора под мышкой. А этот елейный светловолосый монашек – вылитый Алеша Карамазов. А эта трагическая красавица в черной шляпке с пером страуса и вуалью – конечно же Блоковская Незнакомка. И – тут можно привести еще не один десяток примеров. Андрей обратил внимание на то, что некоторые литературные персонажи были словно ожившие иллюстрации. Так таинственная незнакомка, помимо Блока, была несомненным детищем Ильи Глазунова, альбом репродукций которого Андрей неоднократно перелистывал, и всегда задерживался именно на этой иллюстрации. Ему казалось, что этот образ в точности соответствует возникшему в его голове еще до того, как он познакомился с творчеством художника.
Некоторых же своих знакомцев