выходит на прогулку девушка, которую выдали замуж за вождя в соседнем племени. Она никого не знает, ей все чуждо и незнакомо. И вот в первый же день после свадьбы, она уже в чине королевы выходит в свет и осматривает новые владения, новые лица своих подданных. Она еще не скупа на жесты и знаки внимания. Ей еще не чуждо зачаточное самолюбие, которое, будучи недостаточно отполированным временем и бременем власти, стремится больше наружу, чем внутрь. Она даже идет медленнее обычного – потому что и дорога ей не знакома, и еще не совсем ясно, сколько времени она может и должна уделить тому, чтобы вот так – взглядами, жестами, осанкой и походкой – молчаливо провести беседу со всем племенем.
Словив себя на этих мыслях, королева смутилась. Она действительно ощущала себя той самой молодой женой вождя. И хотя лица вокруг, дома и сама дорога были привычны и знакомы, она не могла отделаться от ощущения, что все вокруг все-таки изменилось: резко, стремительно и почти окончательно. Да, жизнь продолжается, но какая? Новая, поняла Ажа, это новая жизнь. Вчера был установлен новый порядок вещей, и едва ли она могла ожидать, что это не повлечет за собой стремительное изменение в жизни всех людей. Словно бы во всем что-то немножко сдвинулось: в каждой черточке на лице той или иной женщины, в каждой складке платьев, в каждой доске, из которых были сделаны их дома, в каждом камне, торчащем в земле. Чуть-чуть, едва заметно, но все-таки изменения коснулись абсолютно всего. Только ветер дул все так же. И небо было таким же чистым, как всегда.
Озеро Шиф предстало взору королевы. Редко когда оно покрывалось волнами, да и тогда – не надолго. Гладкая поверхность воды успокаивала Ажу всегда, когда она смотрела на нее. Впрочем, она никогда специально ради этого не приходила сюда. Нет, она точно не помнила ни одного случая, когда бы ей вздумалось прийти к озеру специально, чтобы успокоить ум или чувства. Но все-таки, когда она приходила, некоторое успокоение бывало ей даровано практически каждый раз, стоило ее взору задержаться на воде хотя бы несколько минут.
Ажа никогда в своей жизни не рыбачила, но знала о рыбалке все. И не рыбачила она не потому что это не женское дело – в Майахрамо им занимаются и женщины. Просто ей это не нравилось. Сидеть в лодке, тащить сети, мокнуть, держать скользкую, еще живую рыбину в руках, починять снасти – все это казалось ей понятным, родным, но невероятно не интересным, когда дело доходило до самой работы. Она могла часами наблюдать, как рыбачат другие, могла и любила с упоением слушать реальные истории или сказки о рыбаках и рыбах, могла даже сама размышлять об этом искусстве наедине с собой. Но брать в руки сети, отталкиваться ногой от берега и плыть, бить рыбу молотком по голове: в действии Ажа тут же теряла интерес.
Королеву никогда не смущала эта ее почти физиологическая неспособность к труду рыбака. То, что показалось бы неестественным и даже противоестественным