что сказать от неожиданности, и спросил зачем-то, на чем она приехала в Ленинград.
– На поезде, – ответила она равнодушно и устало.
– А я на самолете. Что-то мы с тобой так странно встречаемся.
– Да, удивительно.
Он с мучительным счастьем смотрел на ее прекрасное, монашески отрешенное от суеты и от него лицо, пребывающее в вечности вселенной и думал: «Вот она манящая, дразнящая и недоступная судьба. Для нее творили художники всех времен, построены дворцы и совершалось все значительное на земле.»
– Я сегодня уезжаю, – сказал он.
– Что так рано? – спросила она, скорее всего, из вежливости. – Ну, ладно, мне туда.
Она кивнула на следующий зал.
– Можно мне с тобой? – спросил он наудачу, внезапно поняв, что ему нечего терять, и что он чувствует терпкий вкус жизни только рядом с ней.
– Нет.
– Почему?
– Я люблю одна.
Они снова расстались.
Она стала изредка сниться ему по ночам, чего никогда не случалось, когда снилась ему наяву.
Тоска о ней стала единственным чувством, заполнившим мир. Он по инерции продолжал жить, двигаться, ездить на лекции и выполнять задания, но не видел в этом никакого смысла. Воспоминания и всепоглощающая тоска, – вот и все, что осталось.
В воскресенье двадцать седьмого февраля Мах и Авенариус писали все тот же философский трактат в читальном зале. Закончив очередную главу, они вышли из библиотеки и решили прогуляться по близлежащим улочкам.
Было еще светло, с сосулек падали на тротуар редкие капли. Авенариус, как обычно, запел вполголоса мелодичную песенку «Битлз». Пока они шли, он исполнил, должно быть, целый альбом. Раньше, бывало, и Мах мурлыкал одновременно что-нибудь свое из «Ти Рекс» или «Битлз», но теперь ему не пелось. В одном из переулков Авенариус встретил знакомого с длинными волосами, заменявшими ему шапку, с потертым портфелем в руке. После обмена приветствиями и несколькими свежими анекдотами, парень предложил им выпить, показав лежащий на дне портфеля огняк и граненый стакан. Авенариус охотно согласился, а Мах возражать не стал. В укромном уголке скверика они выпили по стакану червивки и распрощались с добрым малым. Вино без закуски оказало на двух философов-идеалистов странное действие. Авенариус предложил немедленно ехать к Юле, и Мах не смог устоять перед соблазном прервать хоть ненадолго эту муку отлучения.
Через каких-нибудь полчаса они стояли перед заветной дверью, и Мах, бледный от волнения, счастья и страха, нажал на кнопку звонка. Открыла Юля в знакомом нарядном платье.
– Мы в гости, – сказал Авенариус.
– У нас уже есть гости, – сказала она, обводя их растерянным взглядом, – а, впрочем, проходите.
В ее глазах мелькнули знакомые озорные искры, говорившие о том, что сюрпризы – в ее вкусе.
Их познакомили