знаю; в сауны ходим… Весело! А кем был? Был никем! У меня в Флавске дом какой! А квартира? Дочери в Туле сделал трёхкомнатку. В мае всё распашу под корм. А дорогу закрою, так как моя земля! – посмеялся он. – Будешь ездить над поймой в ваши угодья… Думаешь, у меня только «нивка»? Нет, и «фордяк» есть. «Нивка» – для сёл мне, для бездорожья… Этот год – в Крым махну. Крым люблю; мы оттуда. Я ведь мансаровский, Пал Михалыч, я народился тут… У меня жизнь ого! Глотни… Мне за сорок, стаж тридцать пять, брат. И хоть не пьяница, а вот праздную. Хорошо мне. Спрашивай, коль нужда есть!
Он считал, что – мансаровский. Он родился там, жил во Флавске. В солнечном детстве звался «Петрушей». Родичи маялись, что такой богатыристый шкет ленивый. Школу закончил с двоек на тройки. Начал в ГАИ, внушительно помавал жезлóм. Переехал в Норильск (год службы считался зá два); стал зам. начальника. Государство шло к рвачеству, воровству и грабительству, вникнув в Рóзанова, в ту мысль его, что в России вся собственность возникает из «выпросил», «подарил» и «украл»… Последовал путчик, Ельцин с реформой. Дух ГАИ рушился. Он сошёлся с напарником в криминальном занятии: выследив брошенные авто, сбывали. Ставши начальником, он сей бизнес расширил, так как вдруг понял: больше имеешь – больше почёта. В ходе деструкции госструктур, в вакханалиях регистрации ТОО с их развалом, он прибрал скреперы, экскаваторы, краны – вескую, но ненужную в те поры ещё технику; оформляли всё в собственность фирмы «Доблесть», распродавали, вкладывая «нал» в водку. Он стоил долларов тысяч двести или чуть больше, и на него в Москву ушла кляуза. Он уволился и мотнул во Флавск. Присмотрелся. Флавск этот – голые да распаханные всхолмления. С ликвидацией коллективных хозяйств (колхозов) пашни дичали. Брать молоко? Трат много, сложностей масса: тара, стерильность, рефрижераторы и объёмы при малых ценах. То есть скот выгодней. Он объездил окрестности, сладил базу, выискал рынки, с флавским чиновником учредил ЗАО «Мясосбытчина» – и в момент стал король по мясу; брал мясо дёшево, сбывал дорого. Он взял в собственность поле, чтобы откармливать скот двух ферм (в Мансарово и в Лачиново); запланировал сыродельню. Звался «Магнатиком», так как флавские бонзы главными почитали себя (магнаты-де, а он типа магнатик); он развлекал их: плотничал, строил, сам стоял за прилавком. Так ему нравилось.
Он спросил, чем живу. Я ответил: коммерцией; кандидат наук от лингвистики, пару книг издал и приехал вот в «родовое поместье».
– Дом твой – в моих полях! – обнажил он вновь гнутые вовнутрь зубы. – Поле моё, брат; лучше бы мне там… Ты продавай дом. Ферма там будет, йоркширам… – Он принёс мне чай, перетаптываясь от плиты с грязным чайником к полке с сахаром и опять к столу. – А ведь я с кандидатом этой… лигвистики не дружил, нет! Штраф, помню, взял раз… – Он сел на лавку, скрипнувшую, снял кóжанку. – Не учёного штрафовал – артиста. Чтоб уважали… Эти Толян/Колян кто? Пьяницы! Я им дело дал. Пусть все знают.
– Выгонишь. Ты их выгонишь, – я пророчил. –