мне в рот, в уши, в ноздри. Гляжу на свое отражение, хочу закричать, но не могу, и даже сознание потерять не могу. Посреди лба вспыхивает боль.
В зеркале видно, что там черная точка. Что-то…
…сочится оттуда, нависает над глазами, гляди: облачко звезд, маленькое, в горсти поместится.
Моя душа.
Гляди.
Гляди.
Прекрасная, как…
Прекрасная.
Близнецы Грэйеры склоняются ко мне, лица сияют рождественским восторгом, и я понимаю, чего они жаждут. Они выпячивают губы и присасываются. Облачный шарик растягивается, как тесто, образует два облачка поменьше… и разрывается пополам. Половина моей души попадает в рот Ионы, а половина – в рот Норы. Они закрывают глаза, как мама на концерте Владимира Ашкенази в Альберт-холле. Блаженство. Блаженство. Я вою внутри, эхо звучит и звучит и звучит и звучит в черепе, но вечно ничто продолжаться не может… Громадная пульсирующая штуковина-сердце исчезла, близнецы Грэйеры стоят на коленях, где стояли. Время замедлилось, превратилось в ничто. Пламя больше не трепещет. Над ним застыл бурый мотылек. Холодная яркая звездная белизна. Нэйтан в зеркале исчез, а если он исчез, значит и я…
Без страха и упрека
1988
«Добрый вечер. Начинаем очередной выпуск новостей в субботу, двадцать второго октября. Сегодня, на пресс-конференции на Даунинг-стрит, министр внутренних дел Дуглас Херд еще раз обосновал необходимость правительственного запрета на трансляцию выступлений ирландских националистов, лоялистов и республиканцев, а также сторонников партии Шинн Фейн. Мистер Херд сказал…»
Я выключил радио, вылез из машины и посмотрел на паб. «Лиса и гончие». Вспомнилось, как мы с Джулией однажды сюда заглянули. Мы тогда собирались дом покупать, риелтор присоветовал недвижимость на Крэнбери-авеню, но там оказалась та еще халабуда – сырая и мрачная, с крошечным садом, где даже труп не зароешь. От расстройства мы решили успокоить нервы выпивкой. Пять лет назад, подумать только. Пять лет, одна свадьба, один несчастный медовый месяц в Венеции, четыре Рождества с родственничками Джулии, древолюбами и либералами хреновыми, полторы тысячи завтраков – пшеничных хлопьев, двести пятьдесят бутылок вина, тридцать стрижек, три тостера, три кота, два повышения по службе, один автомобиль «воксхолл-астра», пара коробок презервативов «Дюрекс», два незапланированных визита к зубному врачу, десятки скандалов и ссор и одно выдуманное обвинение в нанесении телесных повреждений. И после всего этого Джулия до сих пор живет в нашем доме с видом на лес и луг, где пасутся кони, а я перебрался в квартирку за многоуровневой автостоянкой. Мистер Джонс, мировой судья, сказал, что мне еще повезло – с работы не выгнали. Слава богу, у нас с Джулией детей нет, иначе она бы выжала из меня еще и алименты, в придачу к компенсации за подпорченную физиономию. Сквалыжная стерва. Глазом моргнуть не успел, а уж пять лет прошло.
Ну, разул глаза, пошел по Вествуд-роуд. Спросил какую-то бабенку в мини-юбке и в облезлой шубейке искусственного