как сейчас, у него не было зубов. Но тогда они должны были вырасти, а сейчас, видно, уже давно были утеряны. Был праздник Рождества. Официально Рождество не праздновалось, но детям не возбранялось ходить по дворам и колядовать, показывая свои таланты в песнях и плясках. При этом дети наряжались в разных животных и смешно пародировали их повадки. А так как шить наряды было не из чего, то чаще всего это было подражание то ли животному, похожему на медведя, то ли чудищу неизвестной породы. Дети выворачивали наизнанку родительские шубы и дурным голосом изображали рёв зверя.
Вот в такой вечер, в канун Рождества, наша семья села ужинать. Мы не успели ещё взять ложки, как дверь распахнулась, и в дом ввалилось что-то лохматое, ревущее и дёргающее всеми четырьмя конечностями.
Ближе всех к двери сидела моя сестрёнка, которой и досталась полная порция дикого рёва и необузданной пляски. Она взвизгнула от страха, закатила глаза и, побледнев, стала сползать со стула.
Видя, что добром это не кончится, мой отец схватил топор и, ухватив за грудки артиста, угрожающе замахнулся на него:
– Зарублю гада!
Артист сам не на шутку испугался и, упав на спину, задрыгал ногами:
– Дядя Федя! Это я, Пефтов! Пефтов я, Мотя!
Подхватив полы шубы, Мотя пополз к порогу и, открыв лбом дверь, исчез в клубах морозного пара.
Пересказав эту историю начальнику отдела кадров, я спросил у Моти, помнит ли он этот эпизод.
– Не-а, – простодушно ответил он, хлопая рыжими ресницами. Но это было уже не важно. На работу я его взял. Мотя солидно протянул заявление и документы, не спеша просмотрел направление на медкомиссию, нахлобучил на рыжие лохмы драную шапку и, открыв дверь, внезапно обернулся:
– Ничё по пьянке не забыто? – произнёс он, оглядывая кабинет. Начальник отдела кадров свирепо повёл глазами, и Мотя бодренько юркнул за дверь.
Удивительно, но работал Мотя на совесть. Трактор содержал почти в идеальной чистоте, насколько возможно отмыть и отскоблить видавший все виды поломок старенький Т-100. Мотя исправно ходил в рейсы, был абсолютно безотказным и никогда не спорил по поводу начислений зарплаты. Зима набирала обороты, и так же стремительно раскручивался полевой сезон. Рейсовые трактора работали без отдыха. Поломки сыпались одна за другой. Наконец, от постоянной перегрузки трактора окончательно встали. Работал только движок Мотиного трактора, но один транспорт посылать в рейс было опасно, и я приказал Моте встать на прикол.
И тут начались мои мученья. На подбазу доставили груз, а в партии уже заканчивался уголь, на исходе было и дизтопливо. У меня же каждое утро начиналось с того, что, открыв глаза, я видел белёсые глаза Моти, который сидел напротив и молча хлопал своими рыжими ресницами.
– Мотя! – вскакивал я с постели, – пошёл вон! Ты меня заикой сделаешь! Я же ясно тебе сказал: Выезд запрещаю! Ты русский язык понимаешь?
– Понимаю, – Мотя ещё быстрее хлопал ресницами.
– Так чего тебе надо ещё?
– Гражданин