но он словно не замечает. Летит к мельнице и начинает кружить. Его тревожный писк заставляет меня встрепенуться.
– Что такое, малыш?
Стриж опускается на землю у мельничной стены и принимается долбить клювом камень. Он делает это с таким отчаянием, таким остервенением и настойчивостью, словно от этого зависит его жизнь.
Я встаю с качелей. Мне больше не хочется улыбаться.
Что с ним?
«Ви-и-иррри-и-и-и», – почти что плачет мой питомец и бьется грудью о камень.
– Прекрати, Венто! Ты поранишься!
Беру его в руки, он вырывается. Хлопают крылья, летят по воздуху перья.
– Что там? Хочешь сказать, внутри что-то есть?
Он затихает в моих руках.
– Хочешь, чтобы я посмотрела, что там? – спрашиваю я, и мне снова кажется, что я схожу с ума.
Я разговариваю с птицей? И она мне отвечает?
– Виииррриии.
– Хорошо.
Я тяну на себя камень, и он выходит неожиданно легко, словно ничто не держало его в стене. Мелькает воспоминание, слишком смутное, чтобы я успела за него зацепиться. Стриж снова верещит, храбро ныряет в темный проем и тут же возвращается обратно.
В клюве у него зажат конец кожаного ремешка.
– О боги, что это? – я отбираю у питомца его находку. Дергаю за ремешок, и в руки мне падает кожаный кошель размером почти что с моего маленького Венто.
Он в ужасном состоянии. Таким кошельком побрезговал бы и нищий попрошайка. Снаружи кожа поросла плесенью, местами побурела и даже побелела, а местами подгнила. Торопливо пытаюсь распутать завязки – нетерпение и страх подгоняют, требуют сделать это скорее, скорее. Не получается. За годы, проведенные в стене, кожа слиплась, спеклась в единую массу. Тогда я просто рву их, вытряхивая на землю содержимое тайника.
И тихо ойкаю.
– Это будет секрет. Только наш с тобой, – Риккардо хитро улыбается и выдвигает камень. В руках его скачет деревянный конь, совсем маленький, меньше ладошки, но как настоящий. Грива с черными волосами и звонкие копыта с крохотными медными подковками.
– Так нечестно, – говорю я и сжимаю кулак. – Не дам!
– Жадина.
– Сам такой. Твоя лошадь – плохая.
Он смеется, снимает с берета аграф[7], что держит перо, и демонстративно кладет его в кошелек.
– Жадина, – повторяет брат.
Мне до слез жалко расставаться с сережкой, но так надо. В тайник прячут то, что дорого.
Я отдаю ему одну из двух сережек, что недавно подарил отец. Расстаться с двумя сразу нет никаких сил. Позже я совру, что потеряла ее, и нянька будет ругаться.
А еще позже, уже после внезапного отъезда Риккардо, я буду безуспешно искать тот самый камень, которым брат закрыл от посторонних глаз наш с ним секрет. Но так и не найду.
Сережка. Серебряная, с лазуритом. Совсем маленькая. В самый раз ребенку.
Позеленевший от влаги бронзовый аграф в форме головы льва.
Четыре крохотные медные подковки и горстка деревянной трухи.
– Я