да. Так пляж где-то близко?
– Не так уж и близко. До красивого побережья нужно проехать около сотни километров.
– О-о… – разочарованно тяну я.
– Ничего, у нас неплохие автострады, а на пляж едут, чтобы провести там целый день, – успокаивает меня он. – Мы будем устраивать пикники и барбекю у моря. Тебе понравится. – Он смеется, и искорки счастья поблескивают в его черных как сажа глазах.
Вновь воодушевленная, я хлопаю в ладоши, словно маленькая девочка, и целую его в щеку.
Море решительно прячется где-то за хвостом самолета, а мы идем на посадку, направляясь к аэродрому, которого еще не видно. Ровные ряды невысоких раскидистых деревьев стоят, будто шеренги солдат во время муштры, а между ними – оранжевая земля.
– Что это за сады?
– Оливковые рощи и цитрусы, гектары цитрусов! – гордо отвечает он, словно все они принадлежат ему.
Самолет наконец приземляется.
– Жаль, что нам еще так долго ехать, – сетую я, потому что чувствую себя усталой, а перед нами еще около четырехсот километров пути. – Сегодня уже ничего толком не увидим, ведь в Триполи мы будем только ночью.
– Если захочешь, поедем через центр города – там жизнь никогда не замирает, а освещение такое, что и из космоса, кажется, видно. Да, из космоса видны две достопримечательности: Великая Китайская стена и ливийская Зеленая площадь, – с гордостью говорит Ахмед. – А в центре Триполи – десятки ресторанов, кафе и толпы покупателей. Там никогда не бывает тихо и ночь сливается с днем.
– Ладно, ловлю тебя на слове. – После его слов я даже немного радуюсь.
Похоже, мои опасения действительно преувеличены. Виной всему людская болтовня и пропаганда масс-медиа: они, как всегда, приукрашивают, переворачивают все с ног на голову и лгут. А дурочки вроде меня верят всему, каждому их слову. Хватит уже этих треволнений, пора начинать радоваться отпуску.
Аэропорт на острове Джерба – маленький и замызганный. Все облеплено грязью, в углах валяются окурки и пластиковые стаканчики. Туалет, в который нам с Марысей пришлось зайти, просто ужасен – дыра в кафельном полу, залитом мочой и измазанном дерьмом. О том, что в уборной принято спускать за собой воду, здесь, похоже, не слышал никто, даже те, кто строил эту будку. Что было духу мы выбегаем оттуда, боясь, что еще мгновение – и мы потеряем сознание от невыносимой вони. Из ресторана доносится оглушительно громкая восточная музыка, а сексуально-мяукающий голос из мегафона протяжно сообщает какие-то крайне важные сведения на незнакомом мне языке.
– Ахмед! Саляма! – кричит высокий седоватый мужчина, стоящий за барьером для встречающих.
– Это мой отец. Идем. – Ахмед берет на руки Марысю и увлекает за собой меня.
– А-а-а-а-а!!! Зоуджа, зоуджа!!! Джамиля джиддан!!![7] Мийя, мийя!.. – Пожилой мужчина произносит какие-то слова, которых я, конечно же, уразуметь не в состоянии. Но, кажется, они означают что-то хорошее, иначе Ахмед не улыбался бы до ушей. – Сах! – напоследок восклицает мой свекор. Что ж, сах