ахуел, дед? ― оборачивается к нему Верба, ― иди подними с койки молодого.
– Они все на смене, ― отвечает Сашка и бьёт Вербу по другому уху. ― Хули ты выёбываешься, подонок?! Ты, блядь, вспомнишь у меня, как надо разговаривать со старшим по призыву!
Верба ― бурый фазан, он ставит Сашке подножку, они хватают друг друга за все что можно и валятся на пол.
Таких историй было много. В душевные минуты деды любили рассказать о том, как им надоело быть дедами, как им надоел этот порядок, как они хотят быть честными и добрыми. Как они скучают по любимой девушке, по любимым родителям, по любимому городу. Деды из студентов делились познаниями в любимых науках.
В душевные минуты офицеры делились примерно такими же чувствами. Даже майор Демчук. Многим из них вполне можно было верить. Многие из них на гражданке вправду были и будут честными и добрыми. Но… Но, по-видимому, в определённых обстоятельствах часть человеческой души временно демонтируется за ненадобностью, человеческий дух де-мобилизуется и уступает место другим частям сознания. Это нонсенс, но, тем не менее, ― факт.
1994-2001
04256
Когда я проснулся в первый раз, было еще темно.
«Хорошо, ― подумал я, ― раз проснулся сам, значит, выспался, а раз темно, значит можно поспать еще».
Тем более, что было лето, и светало рано. Сопоставив все факты, я почувствовал себя хорошо. Перевернулся на спину, поправил сползший бушлат под головой, полежал без особых мыслей минут пять и спокойно заснул дальше. Мне ничего не приснилось.
Затем рассвело. Я открыл глаза и первым делом убедился, что все равно еще очень рано, ― часы висели напротив меня на стене и показывали без четверти пять. Я выспался, наконец. Впервые за столько недель.
Оставалось примерно полчаса до того, как нужно будет браться за тряпку и ведро и мыть полы на узле. Я слез со стола, пихнул коленом дверь станции, прошел по коридору до лестницы вниз и спустился на первый этаж. Как минимум можно там сходить в туалет, но я надеялся на большее ― что прапорщик умотал куда-нибудь спозаранку и оставил входную дверь открытой.
Так оно и было ― дверь была не заперта и даже чуть-чуть приотворена. Похоже, он и вправду выскочил только на минутку. Я вышел из узла и прошел десяток метров в сторону степи.
Степь была на месте, как и всегда, вечная, спокойная, чуть дыбящаяся холмами, развалившаяся до горизонта голодная степь. Не украинская, нет ― Джесказганская пустыня, Бетпак-Дола, Голодная степь, в центральном Казахстане, в районе озера Балхаш.
В четырех километрах прямо по дороге видны были бараки свинофермы ― несколько плоских крыш фантастического почти никому недоступного армейского рая. За бараками начинался небольшой взгорок, закрывающий рыжую даль. Сама даль уходила чуть правее, на северо-восток, каменистой ржавой пустыней. Мы называли эту пустыню «битый кирпич». Земля красноватого оттенка, почти одни камни, небольшие, как гравий. Очень похоже на битый кирпич, до самого горизонта.
Слева никаких видов