последние пять лет построили изрядно, был сезон распродаж. Люди продавали жилье со скидкой, только чтобы уехать. Кто покупал? В основном новые хозяева жизни – как и в далекие девяностые, на первый план вышли те, кто ближе к базарным, уличным деньгам. Владельцы сетей заправок, магазинов и мест на рынках, автосервисов. В нулевые они уступили позиции чиновникам, банкирам, но сейчас все возвращалось на свои места…
А так… все еще держалось, хотя и по инерции, но первые симптомчики уже были. Цены на должности – прейскурант был известен всем – сначала поднялись, а потом резко упали. Некоторые менты, которые понимали, что прощения им не будет вне зависимости от того, к какому роду они принадлежат, уезжали из республики. Те, кто вынужден был скрываться, теперь разъезжали по улицам, ничего не боялись. Менты – те, кто остался – просекли ситуацию и работали теперь «и нашим и вашим». Все понимали, что федеральный центр слаб, и гадали, сколько это продлится. Радовались? Нет, не радовались. Все помнили судьбу соседней Чечни – федеральный центр тоже был слаб, когда решился на силовую акцию. Но – довел дело до конца. Треть взрослого мужского населения Чечни погибла или вынуждена была уехать. Конечно, хорошо сидеть и слушать песни Тимура Муцураева о джихаде. Гораздо хуже – делать это на развалинах собственного дома, разбитого федеральной артиллерией. Все понимали, что если начнется, то будет хуже, чем в Чечне. В Чечне, по крайней мере, был один народ. А тут только основных больше десятка. И счеты друг к другу едва ли не весомее, чем к центру.
Аслан Дибиров был уже не просто студентом. Его – совершенно неожиданно даже для него самого – взяли чиновником (в Дагестане козырное место вне зависимости от должности). Должность называлась Уполномоченный Общественной комиссии по контролю за правоохранительными органами. Такие появились теперь во всех субъектах Российской Федерации – судя по всему, начинался очередной этап публичного покаяния и непубличного перераспределения.
Что в это время будет с остальной страной, перераспределителей не волновало: дербан интереснее…
Он занимался тем же, чем и ранее, правозащитой, только на сей раз – уже за зарплату. И если остальные «правозащитники» моментально просекли ситуацию и стали своего рода посредниками между заинтересованными лицами и взяткополучателями в полиции, то он искренне пытался выполнять свои обязанности. Это заметили – и в полиции тоже. В конце концов там тоже работают люди, и они живут в обществе, а не вне его. Потому в полиции ему больше доверяли, чем остальным, и нередко делились с ним тем, чем с другим бы не поделились…
Правозащитники – честные правозащитники – довольно быстро нашли себе место в полицейской структуре. Дело в том, что Дагестан – это страна родов, народов и кланов. И если, к примеру, преступник из одного клана, а милиционер из другого или два народа месятся между собой – то в России это просто преступление, а тут это основание для кровной мести, а то и восстания. И в этом случае