или на «Бронную» к Эфросу. Он разбирал с нами спектакли, он обожал немецкую литературу, поэтому Кафку, Брехта, Бёлля, Ремарка, братьев Манн, Фейхтвангера, Германа Гессе я прочитал еще в школе и очень хорошо знал.
Однажды он подошёл ко мне во время урока литературы и, глядя в весеннее окно, тихо и как бы невзначай спросил меня: «Как ты думаешь, какого цвета был флаг у нацистов?» Я с ходу не думая ответил: «Красный, наверное». «Ты в кино видел или прочитал где-то?» – сверкнул глазами Крокодил. «Ничего я не видел и не прочитал. Но они же хоть и национал, но социалисты, значит, и флаг у них должен быть красный». Крокодил остановился как вкопанный, внимательно глядя мне в глаза. Постоял, посмотрел и вдруг закончил урок, со словами, что ему нездоровится, и он пошёл домой. Ко мне повернулась Катька, которая была к Крокодилу неравнодушна, и заорала на меня: «Вечно ты, человеку плохо стало из-за тебя. Такому человеку!»
Придя домой, я немедленно полез к отцу: «Пап, а пап, ты немецкие флаги во время войны видел? Документальные кадры все чёрно-белые, там не видно цвета, какого у них цвета флаги были?» Всегда спокойно равнодушный к моему интересу к истории и литературе отец, глубоко и совершенно правильно убежденный в том, что у мужчины должна быть профессия, немедленно встал и закрыл дверь в комнату. «Ты что лезешь в то, во что тебя никто не зовёт. Тебе что нужно? Хочешь нас всех посадить?» Я понял, что-то не то, отец так просто бы не взъелся. «Пап, ты чего, какая тебя муха укусила, меня Крокодил спросил на уроке». «Что-что? Ирок, иди-ка сюда, послушай, что он несёт», – позвал отец маму из её комнаты. «А кто это Крокодил?» Я с восторгом рассказал всё, что знал о Крокодиле, о том, что войну он закончил командиром батареи и капитаном артиллерии, что он нас учит немецкой литературе на факультативах, что водит нас в театры. Думаю, отца успокоила фамилия учителя, он внимательно посмотрел на меня и на мать и сказал: «Сынок, у нацистов был красный флаг».
И вот однажды – этот день я, умирать буду, не забуду – Крокодил написал на доске три темы сочинений, и на трёх рядах бурно закипела работа. Он всегда разрешал пользоваться первоисточником, чтобы не делали ошибок в цитатах, и вообще, в этом ли дело. Мне не понравилась тема – «Андрей Болконский – передовой человек своего времени». Разумеется, в свои теперешние годы я многое переоценил, но тогда, в пятнадцать лет… Мне нравился Дол охов, Николай Ростов, Василий Денисов, местами Пьер, князь Багратион. Ну, в общем, не этот сухой Болконский. «Виктор Семёныч, можно я пересяду на первый ряд, и место есть свободное, Шалюхин болеет». Всегда лояльный и безразличный, Крокодил в этот раз был резок: «Нет! И никаких обсуждений!» Ну что тут сделаешь, я начал писать. И так мне было тошно и не хотелось, что на третьей примерно странице я вдруг понял, что пишу не в тему. Ну, прямо ни разу, как сказали бы мои студенты сейчас. Я твёрдой рукой вёл то, что в математике называется доказательством от противного. И не было времени ничего переписывать. «Ну и фиг с ним, – подумал я, – ну поставит двойку, ну не будет пятерки