ни о чем и не попросила. Он качнул головой, отметая мирный путь. Она высвободила пальцы из мигом вспотевшей ладони ухажера и отступила на безопасное расстояние с предусмотрительностью дамы на рыцарском турнире.
– За сотый километр вас, сволочей! – Сосед встряхнул тяжелый куль в дорогом костюме за лацканы. – Всех до единого. И чтобы пахали и пользу приносили! Слышишь меня? Не чужие поля вспахивали, а народные, колхозные! Ты понял?
– Ты пьян, – заключила она за его спиной. – Иди домой.
Он на мгновение отвлекся на ее осуждающий голос, чтобы сказать, кому куда следует идти, и в следующую минуту оказался на земле с фейерверком искр перед глазами и гудением в ухе.
– Что это было?
На ладони, которую он отнял от звенящей головы, темнела кровь. Так много крови он увидеть не ожидал и для уверенности потрогал себя другой рукой. Результат был предсказуемым.
– Зачем ты полез? Как маленький! – Она вытащила из мягкого клатча бумажный платок и приложила к его разбитому лицу. – Вставай, на нас смотрят. Давай я вызову такси и отвезу тебя к врачу.
– Что это было? – повторил он, прижимая пропитавшийся кровью платок к рассеченной брови. – Этот тюлень не мог…
– Нет, конечно. Это его шофер. Их так учат – шофер и телохранитель в одном лице. Слава Богу, что он не стал стрелять.
– Это он меня пистолетом или кулаком?
– Я не заметила. Тебе надо к врачу.
– Обойдусь! – Он рывком поднялся на ноги, обнаружив, что снова может владеть своим телом, и оттолкнул протянутую руку. – Я не настолько пьян.
– Уже нет, – согласилась она и как ни в чем не бывало пошла к подъезду, как будто только что не была главным призом в противостоянии двух самцов.
Он прищурился одним глазом на огни отъезжающей с поля боя машины, потом на окна своей квартиры, льющие во двор мягкий приглушенный свет, и потащился следом за женщиной, провожаемый понимающими взглядами случайных свидетелей инцидента.
– Где ты была? – Забыв об испачканных руках, он развернул ее в лифте лицом к себе и придвинулся вплотную. – Почему ты не дома в такой час?
– У меня была встреча, папочка.
Ее глаза светились насмешкой и сопереживанием, и он не мог понять, чего в них больше. Его дыхание стало громким и прерывистым, и он прижал ее к стенке лифта, отбросив промокший насквозь платок. В ее взгляде промелькнул испуг, когда она увидела открытую рану, но он прочитал эту эмоцию как унизительную жалость и грубо стиснул ее в руках.
– Такой я тебе не нравлюсь? Тебе нравится дразнить меня?
– Такой не нравишься, – неожиданно холодно согласилась она и не ответила на воинственный поцелуй, которым он запечатал надменно сжавшиеся губы.
Лифт остановился на пятом этаже и распахнул двери, приглашая жильцов разойтись по домам, но мужчина шарил руками по узкому платью, пристрастно