чтобы обидеться, она наклонилась и примирительно поцеловала его в уголок рта.
– Нет.
– Если ты лжешь…
– Хочешь проверить?
Она бережно соединила расходящиеся края раны, прикрыла ее марлевой салфеткой и водрузила ему на лоб полоску пластыря.
– И проверю! – решительно заявил он, поднимаясь с табуретки.
– Лучше бы тебе съездить к врачу, там зашьют.
Соседка намыливала руки, пока он с садистской неторопливостью расстегивал бесконечную молнию на ее платье и наблюдал за ее лицом, отраженным в большом зеркале.
– Я куплю тебе другое платье, – пообещал трезвеющий сосед, трогая губами обнажившийся овал плеча. – Много платьев. Украшения, какие захочешь. Все, что пожелаешь.
Она откинула голову назад, подставляя шею под его поцелуи, и закрыла глаза, отдаваясь во власть его рук и его голоса, не слушая слова, не желая вникать в смысл сказанного.
– Ты слышишь, я куплю тебе все! А взамен…
– Взамен? – Она удивилась, впустив это словечко из их давнего спора в свое сознание, и распахнула глаза. – Ты покупаешь меня?
Сейчас было самое время сказать о квартире и о том, что эта история не может дольше тянуться, что его ревность стала постоянно зудящим струпом, а ее приходящие любовники отравили ему каждый час жизни. Следовало сказать и о том, что мучиться вдали от нее и рядом с ней выше его сил, что нельзя забывать обо всем в ее объятиях и помнить ее объятия на работе, в компании друзей, в супружеской спальне, везде. Заявить, что нет смысла отказываться от привычной жизни, от пятничного перебора телефонов старых подружек, от новых знакомств, от пустующего гостиничного номера, проплаченного на много месяцев вперед. Невозможно вспоминать о ее квартире не как о будущей гардеробной, а как о пристанище, куда стремишься поскорее вернуться из офиса, из отпуска, из-за стены, из понятного мира, когда-то обустроенного с любовью и со вкусом. Нельзя думать вообще ни о чем подобном, потому что это всего лишь крохотная квартирка и чужая женщина в ней, которая сводит его с ума своей почти рабской покорностью и необъяснимой непокорностью, своими теплыми улыбками и ледяной холодностью, своими редкими объятиями и каждодневным предательством.
И если прямо сейчас все это взять и сказать… Не будет больше ни женщины, ни этих поцелуев, ни душного безумия в сигаретном дыму. Останется только обнажившаяся правда: куда бы он ее ни выслал – ни в отдаленный московский район, ни за сто километров от Москвы или даже на другой материк – ему нигде отныне не будет покоя.
– Боюсь, ты мне не по карману! – насупился он. – Ни ты, ни твоя квартира.
– Ты решил возобновить разговор о покупке?
– А ты продашь? – огрызнулся он и потрогал пропитавшуюся кровью салфетку под пластырем.
Соседка пожала плечами, ввергнув его в следующую волну сомнений, завернулась в шелковый халат и отправилась готовить традиционный кофе. Он поплелся следом, как