сам знаю, что мне надо!
– Боюсь, что не знаешь.
– Зато у тебя есть ответы на все мои вопросы! Про меня, про мои проблемы! – вдруг взревел он, превратившись из мирного гостя в захватчика. – Ты влезла в мою жизнь…
Он осекся, не зная, чем окончить неожиданный монолог. Она не дождалась финала и в молчании ушла в ванную, оставив его в компании остывшего кофе и тлеющей сигареты.
Через полчаса он обнаружил ее примостившейся на краю ванны. В раковине с ровным конспиративным шумом плескалась вода, а соседка с высохшими слезами на отрешенном лице смотрела в стену.
– Что на этот раз? – проворчал он и взял ее за плечо, опасаясь услышать поток обвинений в свой адрес и испытывая неловкость от того, что, наверняка, часть из них будет вполне заслуженной.
– Ты считаешь, что моя жизнь лишена смысла?
– Приехали, – с облегчением вздохнул он и покосился на свое разбитое лицо, во всей красе отраженное в зеркале. – Только санитарно-гигиенической метафизики нам недоставало.
Но она не оценила шутку, и с минуту они слушали льющуюся воду, словно та была полноценным собеседником в разговоре.
– Значит, чтобы состояться, надо выйти замуж, нарожать ребятишек, обустроить семейное гнездо?
Он инстинктивно отдернул руку, словно под пальцами шевельнулась не живая человеческая плоть, а чешуйчатое тело ядовитой рептилии.
– Ты же не думаешь, что один из этих предложит тебе замужество, даже если услышит благую весть о твоей оплодотворенной яйцеклетке? – Брезгливость и ревность снова взяли его в осаду. – Максимум, на что такие, как ты, могут уповать, – это пойти четвертой женой в гарем какого-нибудь захудалого эмира.
– Такие, как я? – почти по слогам повторила она.
– Скорее, наложницей, – развил свою мысль он. – Ни один приличный араб не женится на тебе.
– Я лишь спросила тебя о роли женщины в обществе.
– О роли женщины ты все прекрасно знаешь. Но у тебя другое амплуа.
– Тебе лучше уйти.
Она опустила голову, скрывая лицо за прядями распущенных волос.
– Ты выставляешь меня за правду?
Она ответила ледяным молчанием, и он громче обычного хлопнул входной дверью, уже за порогом окончательно осознав, что сказанная им правда мало чем отличается от пощечины.
Никогда прежде соседка не сердилась дольше пятнадцати минут, а тут вдруг выяснилось, что у нее вдоволь ослиного упрямства и вместо тонких нервных окончаний стальные пружины, позволяющие не отвечать на настойчивые звонки, которыми он мучил оба ее телефона. Тишина за дверью почти зримо наполнялась ее затаенным дыханием.
– Это глупо, – еле сдерживая раскаты командного голоса, увещевал он невидимую собеседницу и, как затаившийся в засаде хищник, ловил шорохи из ее прихожей и звуки в подъезде. – Не упрямься! Давай поговорим, как взрослые люди.
Но «как взрослые люди» она не соглашалась, и ему оставалось только ждать, когда она оттает и спустится к нему с неприступной скалы своей обиды.
– Я