аромате незнакомых духов.
– Скажи, как ты хочешь! – просил он, поворачивая к себе ее лицо с сомкнутыми ресницами и раскрытыми губами.
Она не отвечала, принимая его всего, с его накопившейся страстью, сомнениями, обидами и пугливой надеждой, которую дарила ему весь вечер. Он требовал признаний, но в ответ она сдержанно вздыхала и комкала в пальцах угол простыни. Даже сейчас, когда она уже принадлежала ему, он ощущал, что она все равно не сдалась, – упрямая хозяйка крохотной квартирки с плотно зашторенными окнами за запад, за которыми занимался дымный столичный рассвет.
Он очнулся от любовного похмелья посреди внезапно расцветшего утра, еще не зная, что навсегда отравлен ядом понимания и сострадания, что партия сыграна до конца и реванш потерял всякий смысл. Его мучила мигрень, злил цейтнот и беспокоили два десятка неотвеченных вызовов на экране мобильного. Он не задавался романтическими вопросами, когда она позволит увидеть ее снова или сможет ли он обрести свободу в чьих-то еще объятиях. Он старался не шуметь, не попадая ногой в штанину помятых брюк и выуживая из-под кровати носки. Задетый столик зазвенел грязными чашками, но она не пошевелилась, уткнувшись носом в сгиб локтя. Гость представил вульгарное обсуждение прошедшей ночи за утренней чашечкой кофе и фальшивый поцелуй на прощанье, и проникся благодарностью к ее глубокому сну. А соседка наблюдала за ним из-под ресниц, не обнаруживая своего бодрствования, и, когда заботливо придержанная дверь щелкнула стареньким замком, спрятала лицо в подушку и зарыдала горько и безутешно, как поруганная Аяксом Кассандра.
К вечеру следующего дня его мигрень разбилась о две таблетки обезболивающего, и он обрел способность полноценно думать и действовать. По дороге домой он даже не вспомнил о произошедшем накануне грехопадении и не посмотрел в сторону соседской двери. Ему хотелось тишины и покоя, однако уже за порогом своей квартиры он вспомнил, что ему предстояло отложенное объяснение с женой. Спутница жизни встретила его в прихожей прохладным приветственным поцелуем, и даже ужин был уже разложен по тарелкам. Он натянуто шутил, без интереса переключал каналы на телевизоре и мысленно сочинял правдоподобную историю, где он провел предыдущую ночь. История, как нарочно, не сочинялась, и он украдкой взглядывал в бесстрастное лицо жены, представляя, как исказятся холодные черты, когда их обезобразит неверие и праведный гнев. Но она вела себя так, будто он был примерным мужем, и к концу ужина он перестал изводить себя глупым сочинительством. Его бездарный рассказ изобиловал массой пустых деталей. В нем фигурировали дальние родственники и забытый в офисе телефон, что никак не объясняло припаркованной до утра у подъезда машины. Но жена ничем не выдала недовольства или обиды, и ему даже в голову не пришло, что она тоже не хочет участвовать в этом фарсе и делать вид, что поверила в его шитое белыми нитками вранье. Удовлетворенный исходом вечера, он позволил себе пропустить пару стаканчиков