его танк. (Второй танкист тогда – погиб). Да, я, пятилетняя, уже знала, что это – воровство, и очень удивлялась, почему в семье никто не произносит этого слова применительно к данному случаю, а как-то наоборот, качают головой, приговаривая (имея в виду это платье): «Ей (Рае), конечно, нужнее…» Через недели две от Раи пришло письмо с извинением за прихваченное мамино платье и с сообщением, что в поезде её всё равно обокрали…
Григорий – к его чести – тут же избавился от своего скоропалительного брака и женился на Рае. Они переехали в город Кумертау и прожили жизнь в достаточно счастливом браке. У них родилась затем дочь Алла и был ещё третий ребёнок.
Связь между нашими семьями существовала. Ведь Рая и моя мама были дружными с детства двоюродными сёстрами! Несколько раз, возвращаясь с летнего отдыха на Чёрном море, они всей семьёй останавливались у нас – в Киеве – на пару дней… Мы посылали ей платья, блузки, получая в ответ мёд, лесные орехи… Я помню, как однажды я просто сражалась в толчее в Московском Пассаже, пробиваясь к прилавку, чтобы купить несколько абсолютно прозрачных нейлоновых блузок – с чёрной вышивкой – для прикрытия самых выпуклых мест женской груди. Я пробивалась, подсчитывая в уме – кому сколько: маме, себе и, конечно, Рае… и обдумывая в то же время: да что же это такое? На чьё усмотрение выставляется почти в открытую эта так называемая женская прелесть? Как уродлива жизнь! Как двулична! Ведь совсем недавно – эти идеальные сокровища (редко), расплывшиеся (чаще), грубо пышные, жирные, либо худосочные, просто никакие – вровень с сутулыми плечами, в неподходящем сочетании с юбками и туфлями – были просто ненужными житейскими отходами, отбросами для гниения среди массы тел в вогкой земле, например, Бабьего Яра… Что вдруг изменилось? Почему такая заварушка в строгом столичном универмаге? А Рая – полная, уже трижды рожавшая… – как она будет выглядеть? И… зачем… вообще… как-то… выглядеть?..
Что до меня, то я – никогда – с 5 лет – не чувствовала себя стопроцентным человеком на планете. Хронический страх – слабее – сильнее – мешал ежесекундно. Собой никогда не была счастлива. Есть у меня две строки – о моём яростном детском крике (от обиды на мать, не пустившую войти в море – «к ожидавшему меня на мели Посейдону»), о моей книге «Вещи и вещицы», содержащей… пусть мнимое, но мощное счастье и настоящее горе, да и обо мне самой, оглядывающейся на прошлое: кто же была я на этой планете? Человек? – Нет! но некий полуявный, мелькавший то здесь, то там, бессмысленно шумный – тысячежаворонковый форшлаг, оттрепетавший на высоких нотах…
Перед моим отъездом в Израиль (в 1973 году) Рая прокляла меня «за измену Родине», так как затаила огромное зло на весь мир, за исключением СССР.
Прошу добавить к списку замученных – этих трёх моих родственников-киевлян:
Захар Аронович Зельдич – 40–45 лет, отец.
Ева Зельдич – 35–40 лет, мать.
Изя Зельдич – 7 лет, сын.
Они – над вырытой для них матерью могилой – были расстреляны, затем – закопаны, преданные