чтобы погладить оставленную у кровати наволочку с подарками. Тихого шелеста оберточной бумаги было достаточно, чтобы зарядить ее рождественским настроением еще до того, как начинали открывать подарки: догадки о том, что лежало в складках поблекшей полосатой наволочки, были важнее содержимого. Когда Сенара лишила детей праздников в Сент-Агнес, без предупреждения и объяснений, Анна навсегда потеряла то ощущение. Она быстро выучила – как и благодаря многим другим эпизодам своего детства, – что сюрпризы и волшебство для матери не важны. Бабушка Морвенна находила в них радость и чудо, Сенара же не доверяла всему, к чему была не готова. Вместо сюрпризов в виде подарков на Рождество Анна и Рори получали скомканные купюры, которые мать поспешно засовывала при них в оставшиеся с прошлого Нового Года открытки. Всякий раз, когда Анна просила у матери сюрприз, ответ был один: «Поверь мне, девочка, ты не хочешь сюрпризов. Жизнь тебя ими и так засыплет, и среди них не будет ни одного хорошего».
«Возможно, поэтому они так много для меня значат, – думала Анна, аккуратно отклеивая скотч от уголков коричневой бумаги. – Они доказывают, что не все сюрпризы плохие…»
Под складками упаковочной бумаги в простой белой картонной коробке лежала маленькая шкатулка, обтянутая темно-синим бархатом цвета ночного неба в бухте Талланд за мысом Полперро, где Анна и Рори, когда были подростками, часто прятались вечерами с бутылками местного сидра, похищенными из не такого уж тайного запаса матери.
Глядя на усыпанные звездами небеса с темного пляжа, они мечтали о том, куда может забросить их жизнь. У Рори это всегда оказывались какие-нибудь интересные места: он бродил с рюкзаком по дальним уголкам мира, как можно дальше от Корнуолла. Эти мечты он воплотил уже в семнадцать лет, путешествуя по Камбодже, Гуаму и Вьетнаму, пока красавица по имени Джоди, с которой он познакомился в Австралии, не позвала его обратно в Корнуолл, чтобы вовлечь его в новое приключение: собственное дело, связанное с серфингом, а также размеренную семейную жизнь. Анна гордилась братом и его бесстрашными амбициями, но ее желания на пляже Талланда были куда проще: оказаться где-то, где она сможет быть собой, а не «дочерью Сенары Браун». Город поманил ее к себе после колледжа, и она ни разу не оглянулась, когда поезд повез ее прочь из Корнуолла. В Лондоне было легко сохранять анонимность: самой выбирать друзей или обеспечивать себе безграничное одиночество, по желанию. Анна осторожно вынула бархатную шкатулку, которая открылась с довольным скрипом. Внутри оказалась чудесная декоративная брошь в виде совы. Она выглядела старой – возможно, ей было лет пятьдесят или шестьдесят. Сделанная из сияющей латуни со вставками зеленых хрустальных глаз, сова сидела на ветке из двух коралловых камешков, мерцавших, если их повернуть. Что-то в этой сове вызвало у Анны улыбку.
– И откуда же ты взялась? – спросила она, выискивая под бархатной подушечкой хоть какой-то намек на адрес. Но там не оказалось ни штампа