ей лично. В детстве большая часть ее вещей принадлежала также и Рори, мать объясняла эту необходимость финансовыми трудностями. Чаще всего она носила ту одежду, из которой выросли дети дяди Джейбза или старшие девочки из деревни. Сенара Браун презирала благотворительность и видела в ней очередной намек на то, что она плохая мать, поэтому Анна с раннего детства научилась быстро прятать пакеты с одеждой, которые оставляли на пороге добрые соседи, чтобы мать их не видела. Сенара была слишком занята собственной жизнью и не замечала новую одежду на Анне или Рори, и они могли радоваться чужой доброте, не вызывая приступов ярости матери.
После переезда в Лондон и обретения финансовой независимости Анна наслаждалась возможностью покупать себе вещи, но посылки предлагали ей новый опыт: получение подарков от кого-то другого. Это в сочетании с анонимностью отправителя наделяло их почти волшебными свойствами. Вне зависимости от содержимого, новая посылка значила для Анны больше, чем она была способна выразить словами.
И по мере того, как часы ожидания сокращались до минут, ее возбуждение росло. От момента, когда она сможет открыть посылку, ее отделяли только поездка на автобусе и обычные для конца недели посиделки с кофе в компании одной ворчливой американки…
Глава двенадцатая
Тиш Горник была не из тех, кто подозрительно относится к друзьям. Даже несмотря на свой глубоко циничный, закаленный жизнью в Нью-Йорке характер, ей нравилось думать, что она хорошая подруга, и нравилось доверять своим друзьям. Но в последнее время одна знакомая личность вела себя очень странно. И Тиш это настораживало.
Она знала Анну уже четыре года, с тех самых пор, как случайно познакомилась с ней в очереди за кофе там же, в «Рассыпь бобы», и знакомство за годы встреч после работы и прогулок по городу в выходные переросло в настоящую дружбу. Стало тем, что мать Тиш, живущая в Бронксе, называла «это ощущение». «Возникло оно у тебя с ней? Это оно? Если почувствуешь, сразу поймешь, что это дружба на всю жизнь».
Тиш нравилась Анна. Нравилось ее чувство юмора, которое саму Анну, казалось, заставало врасплох ничуть не меньше окружающих. Чисто британская сдержанность не позволяла Анне признать за собой хотя бы одну из своих необычайно ценных черт: например верность, располагающий характер, внимание к чувствам других, – и это только для начала. Тиш нравилось то, как Анна ее слушала. Именно это умение и расположило к ней Тиш, поскольку, работая в безликом офисном здании с точно такими же безликими финансовыми службами, она почти не встречала людей, которым она была бы интересна.
Но теперь уже несколько раз Тиш замечала, что Анна не слышит ее, как раньше. И в этот вечер она казалась такой же отстраненной, взгляд ее был направлен куда-то за стены из фальшивого кирпича. Сперва Тиш сочла это симптомом усталости после долгого рабочего дня. Но со временем такая невнимательность начала больно ее задевать. А сегодня стала совсем уж странной…
– Анна, что с тобой происходит?
Анна