Я не хочу, чтобы люди унывали. Сборник рассказов, сказок, пьес, сценариев, статей
домой в ее отсутствие. Она уезжала на пять дней проводником на поезде пару раз в месяц, а радушный хозяин поил и кормил делегации гостей, которые сам наприглашает, на ее же деньги. На пенсию по диабету третьей группы немного попьешь. Жена, по его словам, прощала ему все эти общения, считая его лучшим мужчиной на свете, так я думаю. Или ей было все пофиг? Или жить ей негде было окромя родителей? …но я все же, склоняюсь к мысли, что она его крепко любила.
Обычно, услышав краешек телефонного разговора, говорила: «Ты на свидание? опять наши девочки самые-самые?». «Да, лучшие – иначе и быть не может!», – отвечал он. Может она им гордилась, а может любовь напополам с чувством ревности взбадривала ее после тяжелой работы, напоминала начало их знакомства, хипповую юность ее?
Он жаждал любви, любви, любви. Маскируясь умными цитатами и шутками, он все ж таки мог по-настоящему влюбиться и переживать на все сто, хотя семью берег и к жене относился с уважением. Зачем человека обижать? говорил он разгулявшимся не в меру девчонкам. Приходило ли в его породистую голову, что он есть альфонс, живущий на заработок жены, и должен быть ей благодарен за это по гроб жизни? Нет, наверное, тогда нет, он был слишком высокого о себе мнения, – а сейчас мейби иначе. Ни с кем он жену никогда не обсуждал. Вообще никого не обсуждал, не сдавал на плохие слова, был крепкий парень в этом плане. Таня его, выйдя замуж за него, бросила факультет иностранных языков, всякие переводческие дела, и пошла работать проводником на железную дорогу, чтобы поддержать мужа, находящегося в вечном творческом поиске и не способного к работе, тупой и унылой, как он объяснял. Он ей вместо дитяти достался, хотя она младше его на десять лет.
Он считал, что был диссидентом, и это давало ему право не работать. Сначала с волчьим билетом после отсидки его не брали на работу в редакциях, а потом он привык, смирился. «А в Сибири, я писал стихи, это было самое счастливое время моей жизни», – говорил поэт.
Писал он, с двадцати до сорока лет, обычные лирические стихи, в год по десятку – не более (нигде, увы, не напечатанные). Их всего тетрадка, из которой он иногда строчки зачитывал людям, к которым был расположен…
Не гений. А мы-то думали, что наш Войтик гениальный поэт, считали мы так с Ленкой в свои 26.
Войтик еду готовил, чистил квартиру, ухаживал за собачкой, пока жена ездила с поездом до Москвы и обратно, и принимал бесконечные делегации гостей. Гостеприимство поистине русское.
Жизнь – это вечный праздник неги, который он сам себе и своим гостям устроил, одиножды принятым волевым решением. К людям Войтик был настроен дружелюбно. Страну и власть критиковал, ругал, бранил, и каждый день поднимал еврейский вопрос. Кричал, волнуясь, что будут погромы (!), и во всех бедах и несчастьях страны обвинят опять евреев – безродных космополитов. И надо когти рвать с русской женой отсюда в Израиль. Здесь не жизнь – здесь голод и обнищание.
– С Родины