отклонения, шрамы, протезы?
– А это важно?
– Фетишисты. Они платят сверху.
– Нет, ничего такого, – но потом я вспоминаю про родимое пятно, оно уродливое, почти как шрам, поэтому я обычно прячу его под часами. Но в том, чтобы его показать, есть некий тайный соблазн – это как открыть себя. Поэтому я приспускаю часы. – Вот что есть.
Он думает, кивает. Потом, как бы между делом, спрашивает.
– Девственница?
– Это увеличивает цену или уменьшает?
– Зависит от рынка.
– Кажется, ты много об этом знаешь.
– Я вырос в Амстердаме, – говорит он, как будто это объяснение.
– Ну, так сколько я стою?
– Ты не на все вопросы ответила.
Меня охватывает странное ощущение, как будто бы я руками придерживаю пояс на халатике и могу либо затянуть его, либо развязать совсем.
– Нет. Я не. Девственница.
Он кивает и смотрит на меня так, что мне становится неспокойно.
– Уверена, что Борис будет разочарован, – добавляю я.
– Какой Борис?
– Ну, тот украинец, головорез, который делает всю грязную работу. Ты-то всего лишь приманка.
Он смеется, запрокинув голову. У него такая длинная шея. Когда Уиллем распрямляется, чтобы вдохнуть, отвечает:
– Я обычно с болгарами работаю.
– Нет, ты, конечно, можешь прикалываться, сколько хочешь, но по телику и не такое показывали. И я не особо-то тебя знаю.
Он перестает хохотать и смотрит прямо на меня.
– Двадцать. Метр девяносто. Семьдесят пять килограмм – последний раз было. Вот, – он показывает зигзагообразный шрам на ноге. И, глядя мне прямо в глаза, добавляет: – И «нет».
До меня только через минуту доходит, что это были ответы на те же вопросы, что он задавал и мне. И лицо начинает заливать краской.
– К тому же мы вместе завтракали. Обычно я хорошо знаю тех, с кем завтракаю.
Теперь я густо краснею и судорожно пытаюсь придумать какую-нибудь шуточку в ответ. Но не так-то просто остроумничать, когда на тебя вот так смотрят.
– Ты что, правда думала, что я брошу тебя в поезде?
Этот вопрос звучит как-то неожиданно неприятно после всех этих шуток на тему сексуального рабства. Я задумываюсь. Я действительно верила, что он может так поступить?
– Не знаю, – говорю я. – Может, просто запаниковала немного из-за своего импульсивного решения, ведь обычно я так не делаю.
– Ты не сомневаешься? – спрашивает он. – Ты ведь все же поехала.
– Поехала, – повторяю я. Да. Я действительно поехала. Я еду. В Париж. С ним. Я смотрю на Уиллема. По его лицу опять блуждает эта полуулыбка, словно его во мне без конца что-то забавляет. И может, из-за этого, или из-за размеренного покачивания поезда, или из-за того, что через день мы расстанемся навсегда, и я больше никогда его не увижу, или просто если уж приоткрыл дверцу, за которой скрывалась правда, то обратной дороги нет. А может быть, мне просто так захотелось. Но халат мой падает на пол.
– Я думала, что ты сошел с поезда, потому что не могла поверить,