погонах он явился преднамеренно, из протеста.
– Ты один? Без своей новой супруги?.. Ну, заходи, Одиссей. – Она резко повернулась к нему спиной, всколыхнув темные волнистые волосы, и зашагала на кухню.
Сжатые, как стальные пружины, сели за стол.
– Ну! – Тонкие ноздри ее трепетали, как у резвой кобылы перед забегом.
– Как Санька? – Женя опустил глаза и зажал трясущиеся руки между колен.
– Санька нормально. – Жена нервно вздохнула. – Но я хочу узнать, на ком ты там собрался жениться, да еще перед строем всего полка об этом объявил.
– А, наши донесли, – мотнул головой Женька.
– Конечно, наши. Ростов – город маленький. И Кавказ рядом… Говорят, там баба – здоровая, как корова. Что у тебя за вкус?! Я и не подозревала, что тебе такие нравятся.
– Во-первых, баба не здоровая, а калека – по моей вине…
– Фу-ты-ну-ты, ножки гнуты! Какие страсти!
Мою милку ранили
Посреди Алании:
Вместо пули хер воткнули,
В лазарет отправили…
– До чего ж ты, Нинка, злая баба, – вздохнул Васильев.
– Ты зато добрый. Шлюх госпитальных жалеешь, а семья, ребенок – побоку. – Она вскочила со стула и резко подошла к окну. – Мне, дуре, тоже надо было не сохнуть тут который месяц от идиотской верности, а трахаться со всеми подряд, как швейной машинке. Слава богу, мужики по-прежнему проходу не дают.
Женя смотрел на нее исподлобья, представлял, как его Нинка барахтается в любовной дуэли с чужим мужиком. Ревность, как затаившаяся и вдруг потревоженная кобра, подняла голову.
– Сейчас лето, отпуск. Нет чтоб махнуть куда-нибудь на море. Да не одной, а с хахалем. Так я мужа жду, пока он «конституционный порядок» наведет… в чужих постелях.
Васильев смотрел в черные, жгучие Нинкины глаза, вспоминал справедливые слова Ольги о женской особенности – нравиться и вызывать желание у мужика – и с удивлением стал прислушиваться к себе. Где-то в глубине груди зашевелилась жадность. Не хотелось отдавать кому-то другому эту пусть злую, но все же свою родную женщину, да еще красивую, да еще мать твоего сына!.. К тому же этот другой будет командовать его Санькой!.. Васильев сравнил Нину с Ольгой. Ольгу отдавать другому было не жаль.
– Ну, что ты молчишь? – Жена требовала объяснений.
– Я хочу Саньке дать подарки и взять кое-какие свои вещи, – произнес он наконец, любуясь смуглой ногой жены, показавшейся из-под халата.
– Бери что хочешь и не затягивай сцену прощания.
Дверь в кухню скрипнула, и на пороге появился круглолицый Санька.
– Папа! – Лицо его засветилось.
Васильев сгреб в охапку ребенка, поднял, прижал к себе и долго так стоял, чтобы просохли глаза и жена ничего не заметила.
Нина наблюдала всю эту сцену молча, сцепив руки на ритмично вздымающейся груди, и не выдержала – побежала в ванную плакать, оттолкнув по дороге обнимающихся мужиков – большого и маленького.
Женя опустил Сашку на пол и ринулся за ней. Нина захлопнула за собой дверь, но защелкнуть шпингалет не успела. Васильев рванул