пойдем. На карусели. – И пошел на лестничную площадку курить и обдумывать возникшую ситуацию.
Жена принимала душ. Но перед тем, как Васильев оставил ее одну, она сказала, отвернувшись:
– Мне сейчас действительно хочется отмыться после тебя…
– Объясни: что вообще происходит? – Нина, как обычно, стояла у окна, скрестив на груди неспокойные руки, и колола Женьку черными глазами. – Чего ты вообще хочешь?
– Я хочу… – начал было Васильев, но замялся, потому что на кухню придрейфовал Санька. – Дать тебе денег.
– Спасибо сердечное, – демонстративно поклонилась Нина, – но нам в школе выплатили отпускные.
– Брось ты выпендриваться. – Женя поднялся со стула и направился к сумке, которую оставил в коридоре. Там были и толстые пачки купюр его военно-полевого содержания, и игрушки со сладостями для сына.
Санька поплелся за отцом и заискрился от радости, получив подарки.
– А на ка’усели пойдем? – спросил с надеждой.
– Пойдем.
Деньги Васильев выложил на стол и многозначительно произнес:
– Вот…
– Это все, что ты хочешь мне сказать? – нервно вздохнула Нина.
– Я должен тебе многое сказать. Но что-то не получается… Я лучше с Санькой пойду погуляю, а потом вернусь, и мы с тобой поговорим.
– Нет, мы поговорим сейчас, иначе ты никуда с Санькой не пойдешь! – Она даже ногой топнула, тонкие ноздри ее взрогнули.
– Да не ори ты, дите не пугай! – вполголоса, но с нажимом произнес Васильев. – Не могу я сейчас ничего говорить: у меня такая каша в голове, что я даже не соображаю, как меня зовут!
– А как блядей госпитальных зовут – соображаешь?!
– Нинка, тебя за твою злобу когда-нибудь Бог накажет, – покачал головой Женька. – И вообще, ты так ругаешься, что посторонний человек в тебе сроду филолога не признает.
– Не знаю, как Бог, а ты уже достаточно наказал. А насчет ругани – так это тоже часть «великого и могучего» русского языка.
– Все, хватит! Одень Саньку – мы сходим проветримся. Я его не видел два месяца.
– Зато других прелестей насмотрелся, – не унималась Нина, но непонятно было, что она имеет в виду: то ли войну, то ли женские прелести своей соперницы…
На улице было пасмурно, как и на душе у Васильева. В голове действительно варилась такая каша, что и втроем не расхлебать, а уж одному и подавно. Дома с Нинкой было тяжело, но и без нее, без сына было плохо. С Ольгой теперь тоже было трудно, но и оставить ее казалось невозможно. Слава богу, Санька отвлекал от тяжких раздумий, без конца задавая вопросы: «А ты на войне был?», «А ты из пушки ст’елял?», «А ты кого убивал?», «А пушка г’омко ст’еляет?», «А ты боялся на войне?» – и еще какие-то. Вопросов Санька задавал много, и на все Женька умудрился кое-как ответить. Но на вопрос «Почему война бывает?» ответа не нашел и сказал честно:
– А черт его знает.
Но тут получил новые задачки:
– А че’т – это кто? А почему он знает?
В