он сам был готов изменить свою жизнь: собирался принять священнические обеты, чтобы впоследствии попытаться стать папой. Но не успел.
Никто, кроме кардинала и него, Мориньера, и не предполагал, какой мощи энергия таилась в возмужавшем короле, как велико было его желание действовать. Именно поэтому то, что произошло десятого марта – на следующий после кончины кардинала день – так удивило, даже шокировало королевское окружение.
Рано утром Людовик, в сопровождении Мориньера, появился в комнате королевы-матери, где всегда заседал Совет3.
– Идите за мной, сударь, – сказал он Мориньеру. – Мы хотим, чтобы сегодня, как, впрочем, и всегда с этих пор, вы были рядом.
Зайдя в комнату, приветствовал всех холодно, но учтиво.
Члены совета отметили появление чужака-Мориньера. Не проявили неодобрения. Удивились вежливо – вскинули брови, изумлённо наклонили головы.
Услышав первые слова короля, замерли.
– Мы приняли решение! – сообщил Людовик.
Горделиво окинул взглядом присутствующих – прятал за высокомерием эмоции, проявление которых могло бы погубить так тщательно выстроенную им тактику «захвата власти».
– Отныне, – сказал он, – мы будем лично управлять государством. И делать это станем, полагаясь исключительно на себя.
Едва завершив фразу, молодой король распустил Совет.
Это внезапное, по-военному спланированное наступление вызвало шок не только у многочисленных подданных короля, многие из которых видели себя на месте покинувшего свой пост премьер-министра. Сама Анна Австрийская долго не могла вымолвить ни слова. Глядела на растерянных придворных, склонявшихся перед нею и молодым государем. Едва заметно кивала, отвечая на их поклоны.
Людовик же с холодной надменностью провожал взглядом выходящих. Он остановил лишь одного – Луи-Анри Ломени де Бриенна, государственного секретаря в ведомстве иностранных дел.
– Господин де Бриенн, – король демонстрировал непреклонность. – Вам поручено уведомить всех иностранных министров о моём решении единолично управлять государством. И я жду, что они сообщат эту новость своим государям.
К концу монаршей речи де Бриенн успел-таки убрать с лица последние остатки замешательства – заменил их на почтительное внимание. Это вызвало лёгкую улыбку удовлетворения у Людовика, который, хоть и сумел великолепно разыграть тщательно подготовленную сцену, всё же волновался, как любой человек, вступивший на новую, непроторённую дорогу.
– Государь, вы удивили всех вашим внезапным появлением, – осторожно произнесла королева-мать, когда за последним придворным тихо закрылась дверь.
Юный монарх с царственным видом прошёлся по комнате.
– Вот как, матушка? – вскинул он брови. – Вы полагаете странным, что король, чьей обязанностью, собственно, и является управление государством, вслух объявляет о намерении следовать