ухмыльнулся этот дерзкий кот, который обозрел Алекса и, поставив его на свое место в его жизни, повернулся к своей миске, которая очень своевременно была наполнена любимыми деликатесами Мурзика.
А иначе пришлось бы слушать его мурлыкающие отповеди, мол, я, видя твое одиночество, пошел на жертвы, и выбрав тебя, оставил эти, такие мягкие и ласковые руки хозяйки (что есть, то есть, вынужден признать Алекс), которая всегда найдет время меня приголубить, что уж говорить о такой мелочи, как совсем маленькая миска чего-нибудь перекусить. А ведь ему много не надо, так, самую малость внимания его хозяев, ради которых он готов перегрызть и даже, поставив свою честь кота как зверя самого по себе гуляющего, сам по себе переругаться с дворовыми котами.
«Так что было бы не плохо тебе, Алекс, учитывать этот факт его преданности и без напоминаний, расширив рацион питания, вовремя наполнять эту и еще дополнительную миску для моего питания. Ну а если у тебя нет такой возможности, или же ты жлоб по жизни, то тогда спрашивается, на каком таком основании ты, доведя до слёз дочь и до истерики свою дорогую половину, чередуя неделю на неделю, оставлял меня при себе (скорее всего для того, чтобы на зло им меня голодом морить, – сделал свой вывод Мурзик). Хотя, можешь не говорить, всё и так понятно. Всему виной твоя мелочная мстительность, с который ты, оставив у себя что-то для неё дорогое, тем самым даешь ей повод лишний раз омыть солеными слезами своё красивое лицо. Которое под воздействиями солей и горестных лицевых искажений, вызванных этими ее удручениями, начнёт в скоростном темпе в некрасивую сторону видоизменяться, после чего потеряет свою былую привлекательность и больше никому не понравится кроме тебя».
– А ты, хозяин, как оказывается, ещё тот злыдень, – облизывая с усов молоко, бросив боковой взгляд на Алекса, проявил свою неблагодарность Мурзик.
– Но!.. – Попытался было возразить Алекс, но Мурзик предупреждающе фыркнул и, заткнув этого возразителя, продолжил свою назидательную, под кусочек деликатеса, речь. – А ты вспомни, как вы за меня дрались и, схватив меня за мои лапки (Мурзик притворно и уже приторно пустил слезу), принялись тянуть каждый в свою сторону, и кто знает (если бы не вмешательство Лапуси, которая своим криком позволила мне вырваться из ваших рук), до чего бы вы дотянули, но душу, вы уж точно из меня вывернули. – Мурзик передернувшись от этих воспоминаний, или же от того что слишком большой кусок застрял у него в пасти, сопроводил этот свой передёрг поглаживанием себя лапой по голове. – А такое, знаешь ли, не забывается. Но я, по сравнению с тобой, не столь злопамятный и, так уж и быть, дам тебе возможность загладить свою вину. Так что, слушай и запоминай…
Мурзик, развернувшись в сторону сидения Алекса, присев на свою заднюю часть туловища, видимо, испытывая удовольствие от этого процесса, когда можно указать на свое место своему хозяину, каждое свое многозначительное подлизывание чередовал своими предложениями.
«Вот