и кричит оттуда:
– Минуточку постойте!.. Слышите?.. Не уходите пока!..
И через пять минут я иду обратно в свою часть со здоровенным пакетом, полным яблок, печенья и конфет…
…А через несколько дней Небесный опять вызвает к себе. Смотрит странно, будто разыграть хочет:
– Адрес помнишь? Олин…
– Помню, тащ-капитан.
– После семи часов иди к ней… Она в семь будет дома. Чё-то там у неё с кондиционером.
И опять смотрит, будто смех с трудом сдерживает.
Я сходил. Почистил кондиционер, поменял дребезжащий штапик. Меня за это напоили мятным чаем, собрали мне пакетик с колбасой, баночкой грибов и конфетами. Сгорая от стыда, я мямлил благодарности, а Оля хищно следила, чтобы я не удрал без её гостинцев… Караул какой-то.
С Олей мне было очень легко общаться. Да, по всему видно, она чуть-чуть меня побаивается, как и любая нормальная женщина в такой ситуации, и ведёт себя Оля прямо и без кокетства.
Из рассказа Небесного я теперь знал, что ей 27 лет, что она разведена по причине бездетности, и что её папаша-генерал служит где-то в штабе московского военного округа, почему от Оли и шарахаются местные ухажёры. Оля действительно была очень хорошей женщиной. Знаете, каждая женщина красива по своему. Есть женщины красивые и грациозные, как кошки. Есть миленькие, как ребёнок. Бывают прекрасные женщины, красивые, словно вечерний закат. Так вот, Оля была красива, как лошадь. Да-да, именно как лошадь. Вернее, лошадка. Высокая (на голову выше меня), с прекрасной фигурой, шикарными тяжёлыми волосами, Оля смотрит прямо и честно, не смешливая, но любопытная. По всему видно, что живёт она одна давно. Дома уютно. Фотографии в рамочках на стене собственноручно обклеены ракушками. Чай душистый от души. Хоть и в брюках, а ножки Оля держит вместе и в сторону, не растопыривает. Прекрасные зубки, ноготки стерильные. Совершенно спортивная фигура неожиданно приятно гармонирует идеально очерченным пикантным излишком в бёдрах…
А в квартире у Оли сплошные неприятности… То шурупы на дверной ручке вывернулись как-то сами по себе (а в мусорном ведре лежат сломанные ножницы), то форточка громко захлопывается… Работы уйма, короче!.. И звонил теперь Небесный всё чаще.
…Обо мне поползли слухи.
Небесный уже не скрывал своего раздражения, и отводил глаза, хмурясь:
– Ты это… Слышь!.. Алик!.. Завязывай, давай!.. Хорошая она баба… Женщина. Тебе на дембель скоро. Не лезь к ней!..
И очень внимательно смотрит мне в глаза, проверяет, вру я или нет.
– Василич!.. Нету там ничего!.. Чё я, дурак что ли?.. Я её в два раза моложе!..
А Небесный всё равно хмурится:
– Я тебя предупредил. У неё отец знаешь кто? Смотри – башку оторвёт нам обоим. Ты понял?
– Понял.
– После семи сегодня она ждёт. Чё-то там с форточкой… На кухне…
И опять глаза в сторону.
И вот я хожу к Оле ежедневно. И Небесный уже не объясняет мне «зачем», а просто мрачно кивает, когда я из строя бросаю только ему понятный