кстати, высказывать самую горькую правду. Его эпиграмма кололась больнее иглы. По распоряжению Кречетникова, со всего уезда собраны были целые стада скота и целые табуны лошадей, которые и паслись на сенокосных лугах, лежащих при дорогах. Поселянам Тульской Губернии, живущим по большому тракту, приказано было, когда поедет Государыня, встречать ее в праздничной одежде. Сказано – сделано. Императрица, повсюду видев многочисленные стада, окрашенные избы, чистоту, порядок и довольство поселян, встречающих Ее Величество с хлебом-солью, с веселыми лицами, и с громкими восклицаниями, заметила о том Гофмейстеру Безбородко, а Принц де Линь и Сегюр, находившиеся в ее свите, в звании Министра Иностранных Дворов, заметили это самой Императрице. Прибыв в Тулу, она изъявила свое удовольствие Наместнику и Гражданскому Губернатору, сказав: «Спасибо вам, Михаил Никитич: я нашла в Тульской Губернии то, что желала бы найти и в других Губерниях». Иван Александрович Заборовский получил не менее лестное благоволение Великой: Заборовского перевела в Кострому и сделала Костромским и Ярославским Генерал Губернатором. Кстати скажу вам, что Заборовский поднес Екатерине Великой – оду, сочиненную на ее прибытие Г. Воскресенским, Студентом Московского Университета, уже служившим в Приказе Общественного Призрения. Воскресенскому прислали приличный подарок, и сверх того ему приказано было сказать, что его стихотворение «очень хорошо». В таком-то положении находились дела, как одно обстоятельство едва было не навлекло большой ответственности на Кречетннкова, а нас, дворян, лишило счастья, о котором узнаете после.
«На другой день рано утром Государыня увидела из окошка своего уединенного кабинета Льва Александровича Нарышкина, который нес на плече ковригу ржаного хлеба, воткнув в нее трость свою, а в руке двух крикавных уток, также купленных им на торгу. Изумленная несколько этою странностью, Императрица приказала дежурному Камерюнкеру Графу Головкину попросить к себе Нарышкина. Лишь только он вошел в кабинет с обременительною своею ношею, Государыня, больше удивленная, спросила его с обворожительною своею улыбкой:
– Что всё это значит, Лев Александрович?
Нарышкин, преспокойно положив на стол свою покупку, отвечал;
– Я принес Вашему Величеству Тульский ржаной хлеб, да двух уток, которых вы жалуете….
Подозревая в таком подарке какую-нибудь новую шутку своего Обер-Шталмейстера, Государыня вторично спросила:
– А по какой цене за фунт купили вы этот хлеб?
Лев Александрович доложил Государыне, что за каждый фунт печеного ржаного хлеба он заплатил 4 копейки. Императрица бросила проницательный взгляд на Нарышкина, взгляд исполненный величия и недоверчивости, и возразила:
– Быть не может. Это цена неслыханная, мне донесли, что такой хлеб в Туле не дороже одной копейки медью.
– Нет, Государыня, это неправда: вам донесли ложно. Я сам покупал на торгу хлеб и знаю