дело отца. Когда стал монахом, твое существование обеспечивают жители этого города и окрестные крестьяне, которые платят тебе оброк, десятину, налоги на рыночные лотки, мостовщину и бог знает какие еще подати. Всю жизнь ты жил как блоха на спинах тружеников. А теперь у тебя хватает духу говорить нам, что Господь все устроит.
– Это граничит со святотатством.
– Не забывай, что я знаю тебя с рождения, Антоний. Ты всегда обладал особым талантом увиливать от работы. – Эдмунд, так часто срывавшийся на крик, теперь говорил очень тихо. Знак того, что он в бешенстве. – Нужно выгребать отхожее место? Нет, ты идешь спать, чтобы отдохнуть перед учебой. Поскольку отец посвятил младшего сына Богу, у тебя всегда было все лучшее, хотя ты не пошевелил ради этого и пальцем. Сытная еда, самая теплая комната, лучшая одежда – я был единственным мальчишкой, который донашивал вещи младшего брата!
– И ты мне этого не простил.
Керис искала возможности остановить ссору и ухватилась за первое, что пришло ей в голову:
– Но можно же найти какое-то решение. – Оба брата удивились, что она позволила себе перебить их. – Например, мост могут построить горожане.
– Не смеши меня, – отозвался Антоний. – Город принадлежит аббатству. Слуга не благоустраивает дом хозяина.
– Но если они попросят вашего разрешения, у вас нет причин отказать.
Аббат возразил не сразу, и Керис воспрянула духом, но Эдмунд покачал головой:
– Не думаю, что смогу убедить их вложить деньги. В конечном итоге это, конечно, в их интересах, но люди очень неохотно думают наперед, когда у них просят денег.
– Ага! А меня ты призываешь думать наперед, – буркнул монах.
– Ты ведь имеешь дело с вечной жизнью. Как никто другой, ты обязан уметь смотреть не только на неделю вперед. Кроме того, с каждого, кто пересекает мост, аббатство получает мостовщину. Ты вернешь свои деньги, а когда ярмарка оживет, даже получишь прибыль.
– Дядя Антоний ведает духовными делами, он, наверно, считает, что это не его епархия, – раздумывала Керис.
– Но он хозяин города! – отрезал Эдмунд. – Только он может это сделать! – И вопросительно посмотрел на дочь, понимая, что та не стала бы возражать ему просто так. – А ты, собственно, о чем?
– А если горожане построят мост, а мостовщина пойдет на оплату заема?
Олдермен открыл рот, но не знал, что сказать. Дочь посмотрела на Антония. Тот пожал плечами:
– Когда создавалось аббатство, единственным источником его доходов была мостовщина. Я не могу от нее отказаться.
– Но подумайте, сколько вы выиграете, если шерстяная ярмарка и воскресный рынок возродятся! Это ведь не только мостовщина, это еще и налог с лотков, и процент аббатства от каждой сделки, заключенной на ярмарке, и пожертвования.
– А еще продажа твоих же товаров – шерсть, зерно, кожи, книги, статуи святых… – добавил Эдмунд.
– Это все твои интриги! – Антоний негодующе ткнул пальцем в брата. – Ты подучил и дочь, и этого парня. Он бы никогда не выдумал такой схемы, а она просто женщина. Это все твоих рук дело. Обычный