них оброк, дававший возможность покупать лошадей, доспехи, оружие. Были ли у Томаса жена и дети? Если да, что с ними стало? Никто ничего не знал.
Если забыть о тайнах прошлого, Лэнгли стал прекрасным монахом, благочестивым и трудолюбивым. Казалось, иночество устраивало его больше, чем жизнь рыцаря. Хоть он и воевал, в нем было что-то мягкое, как во многих монахах. Тесно дружил с братом Матфеем, ласковым добрым человеком, на несколько лет моложе. Никому и в голову не приходило подозревать их в каких-то грехах.
Ближе к концу службы Годвин всмотрелся в мрак нефа и увидел мать. Петронилла стояла одна, неподвижно, как колонна, а солнечный луч освещал гордую седую голову. Интересно, сколько она уже здесь стоит, подумал ризничий. Миряне редко ходили на службы в будние дни, и монах, испытав смешанное чувство радости и тревоги, догадался, что родительница пришла к нему. Вспоминая, чем пожертвовала ради него гордая мать, он готов был рыдать от благодарности. И все же в ее присутствии всегда беспокоился, не мог отделаться от чувства, что сейчас его будут обвинять в каких-то прегрешениях. Когда монахи выходили, Годвин отделился от них и подошел к матери:
– Доброе утро, мама.
Петронилла поцеловала сына в лоб и сказала с тревогой в голосе:
– Ты похудел. Тебе хватает еды?
– Соленая рыба и каша, но много.
– Ты чем-то взволнован. – Она всегда видела его насквозь.
Годвин рассказал ей о Книге Тимофея.
– Может, прочесть эту главу на заседании капитула?
– А остальные тебя поддержат?
– Теодорик и молодые монахи – несомненно. Многие из них недовольны тем, что все время видят женщин. Все-таки они уходили от мира в мужское сообщество.
Мать одобрительно кивнула.
– Это выводит тебя на роль лидера. Великолепно.
– Кроме того, меня любят за горячие камни.
– Какие камни?
– Я ввел новые зимние правила. В морозные ночи перед утреней каждому выдают горячий, завернутый в тряпку камень. Ноги не так мерзнут.
– Очень умно. И все же прежде заручись поддержкой.
– Конечно. Но это в русле того, чему учили в Оксфорде.
– То есть?
– Человек слаб, нельзя полагаться на собственный разум. Мы не можем надеяться понять мир, наш удел – лишь изумленно взирать на творение Божье. Истинное знание приходит только в откровении. Мы не должны подвергать сомнениям принятую догму.
Петронилла слегка нахмурилась. Миряне часто так реагировали, когда ученые люди пытались объяснить им высокую философию.
– И в это верят епископы и кардиналы?
– Да. Парижский университет запретил труды Аристотеля и Фомы Аквинского, потому что они основаны не столько на вере, сколько на разуме.
– А такие рассуждения помогут тебе войти в милость к вышестоящим?
Только это ее и беспокоит. Она хотела, чтобы сын стал аббатом, епископом, архиепископом, даже кардиналом. Годвин