Боря даже мойку[9] достал. Но его отлаяли мои товарищи. Напоследок я сказал: «Ты болтун, если был возле людей, что же они не научили тебя, как в камере себя вести…» Боря стал значительно скромнее, и до отъезда его было не слыхать. Через пару дней его и еще несколько каторжан дернули на этап. Кого на Тавду, кого на Сотьму.
Нужно заметить, я не в первый раз сталкивался с парадоксальным отношением к Сталину со стороны арестантского люда. На Челябе несколько дней в камере просидел с замечательным дедом Гришей Колхозником. Он безвыходно отсидел двадцать пять лет, в том числе срок за убийство сокамерника, который ругал Сталина. Короче, – хрен нас, волков, разберешь.
Сидр Мордовский
Хата пустовала не больше часа. К отбою дверь распахнулась и зашло десятка полтора человек.
– Откуда, земляки?
– Хабаровские…
Да, неисповедимы пути наши скорбные… Хабаровский этап, семьдесят человек, не приняли местные зоны. Теперь – через всю Сибирь обратно. Больше месяца на колесах. Легко вошли в контакт. Народу набилось, что сельдей в бочке. В тесноте, да не в обиде. Рядом со мной устроился тезка Миша. Побазарили за хабаровские зоны – примерно то же, что у нас. Сыграли в шахматы. Вместе с хабаровскими зашло четверо «буровиков» с Белого Лебедя. Никогда о нем не слышал. Оказывается, есть под Соликамском всесоюзный БУР для самой злостной и упертой отрицаловки. Посылают туда на ломку. Именно там лохмач Деревня убил легендарного Вора Васю Брильянта. Досрочное освобождение не пошло подлецу на пользу. Деревня до дома не доехал, был расстрелян в поезде…
Хотя, судя по троим буровикам, всех поголовно на Белом Лебеде сломать не удавалось. Вечером возле одного из них собрался кружок хабаровской молодежи. Буровик интересовался их жизнью. Говорил со всеми и с каждым отдельно. Подолгу слушал и никого ни разу не перебил. Хабаровские рассказывали ему о порядках на своих зонах, о всяких обидах и несправедливостях. Он разбирал каждый рамс[10], подсказывал, как поступать впредь. Я сначала думал: «Мели Емеля, твоя неделя», сначала о понятиях и порядочности, потом о носках и мыле. Оказалось, нет. Мне до сих пор стыдно за свои мысли. Истинный бродяга. Звали его Сидр Мордовский. Крепкий молодой мужчина мужественной внешности. Ему ничего не было нужно. Потом, когда мы сблизились, я спросил его об этом. Он только усмехнулся в ответ: «Приду в любой лагерь, что – мне братва не даст в чем ходить и что поесть?».
Хабаровским Сидр сказал немногие, но очень важные слова: «В двадцать лет в мужики себя записывать не спешите. Держитесь бродяг. Люди везде есть. Лагерь – это для случайных пассажиров, для нас это дом. Если мы в своем доме ничего для себя не сделаем – никто не сделает». Как разумно сказано! Последнего такого идеолога я встречал в 1980 году на общем режиме в Людиново – Лефонта, лидера калужской отрицаловки. Мы-то все живем для себя и об общем не думаем. И вот я слышу простые, верные слова о единстве преступного мира, о дружбе и взаимовыручке