сына Юру. Она уверяла меня, что этим в некоторой степени облегчится мое состояние. Я стояла молча. И заплакала. «Никого из детей никому и никогда я не отдам, вместе и жить будем и умирать». Расстроенная и обиженная ушла.
В доме Саши мы прожили около двух недель, почти все время были одни. Анастасия Алексеевна, будучи начальником связи, имела специальный пост, где она должна была находиться почти каждый день и непременно ночью. Мироновна ушла к родственнице в соседнее село. Таким образом, я с детьми была дома совершенно одна, почти беспомощная. Ночью совсем не спалось. Было слышно, как по улице проходила техника, шли люди. Я была в неведении, наши ли движутся, или это уже немцы занимают город.
Как я представляла, немцы могли придти с минуты на минуту, выбить дверь и убить меня и детей. Я осторожно подходила к окну, чтоб определить, хотя бы по одежде и голосам, кто идет, но в темноте ничего нельзя было распознать. А страх во мне постоянно нарастал. Передовая, казалось, была почти рядом с нами. В этих тревогах проводила все ночи. Утром я узнавала, что ночью шли наши части. Мне было мучительно больно видеть, как молодежь идет в объятья смерти, оставив своих матерей, сестер, жен и детей. Думала, что и мой муж, Христофор, в эти дни участвует в сражениях. Эти тяжелые мысли ни на минуту не покидали меня.
Чтобы обезопасить себя решила воспользоваться возможностью выехать из города в колхоз Чернушки, который находился недалеко от Фролово. Здесь также было не легко: колхоз жил военной жизнью. Куда бы ни бросала взор – все напоминало о фронте. Колхоз мало чем походил на колхоз: военные, госпиталь, беженцы… Много было раненых. В садах и лесах стояли замаскированные танки, машины.
Мы устроились в одном из сараев. С нами переехала и Анастасия Алексеевна. Все труднее становилось с продуктами питания. Анастасия Алексеевна, когда оставалась дома, смотрела за детьми, а я шила и взамен получала немножечко молока, масло, яйца. На том и держались. Питались мы вместе с Анастасией Алексеевной. Ночью, во время воздушной тревоги, уходили с детьми в вырытое нами убежище. Юра постепенно поправлялся. Я пребывала в неопределенности: оставаться здесь или уходить подальше от фронта. Надо было подумать о детях, прокормить их. Не решались ни вопросы работы, ни питания, ни топлива. Враг пока что бомбил только город, но каждую минуту мог появиться и в районе колхоза. А впереди зима. Помимо прочего, очень тревожно было состояние Нелли. Она, каждый раз услышав гул самолета, от страха бледнела и дрожала. Могли быть тяжелые последствия. И я решила любыми средствами, хотя бы через Среднюю Азию и Каспийское море, добраться до Армении, где жили родственники, и где было бы легче пережить с детьми время войны. Анастасия Алексеевна обратилась к руководству за разрешением эвакуироваться вглубь тыла. Но ей отказали: было строжайшее распоряжение, запрещающее работникам железных дорог и связи уходить с работы. А мне одной с детьми пуститься