увы, чаще всего не слышал ее молитв, и Джил под перекрестным огнем взглядов со страдальческим видом ковырялась в нарядной и яркой, гигантских размеров глиняной тарелке, на каких подавали в лечебнице завтраки. Сама же Джил предпочитала тарелки маленькие, лучше всего ей подходили вазочки для варенья, эти птичьи порции годами служили ей рационом.
Она уже и не помнила, когда именно начала бороться с жиром, наверное, с самого детства, и к двадцати восьми годам борьба эта стала основным, если не единственным смыслом всей ее жизни. Джил до сих пор помнит, как однажды в старшей школе одна из девочек из волейбольной команды, ее звали Ана, встала на весы и присвистнула: «Ого! Шестьдесят девять кэгэ!» Джил смотрела на Ану во все глаза – как можно было так сильно опуститься и разожраться? А потом она вдруг прямо сквозь одежду и даже сквозь кожу увидела сероватый, желеподобный жир, который неровно облепил всю Ану – он стекал с ее ляжек и живота, струился по плечам, тяжелыми гроздьями висел на веской аниной груди. И Джил вдруг замутило, она едва успела добежать тогда до кабинки с унитазом, и ее долго и приятно рвало. Несколько месяцев после этого ей достаточно было лишь вспомнить стоящую на весах Ану, и никакие два, три, а то и все четыре пальца во рту были попросту не нужны.
В своей комнате она привычно раздевалась перед зеркалом и со страхом вглядывалась в свое тело. Накрывала ладошками высохшие, невесомые груди, хлопала себя по провалившимся ягодицам, и то там, то здесь, Джил всегда находила лишнее. Нет, она все еще была очень, просто нестерпимо жирной!
Она не заметила, когда перестала потеть и даже вообще пахнуть – со временем тело ее стало словно бы высушенным, потеряло запах. Джил не связала это с диетой, она вообще ничего и никогда не связывала с диетой, считая поддержание в норме своего тела необходимым минимумом, в котором она просто не может себе отказать. Не помнила она, и когда у нее закончились периоды – сначала они стали нерегулярными, потом случались все реже, и Джил со временем и вовсе забыла об этих ежемесячных ненужностях.
Время от времени она выслушивала материны нотации про ее постоянные диеты, потом зазвучало хлесткое слово «анорексия», но Джил даже не думала вслушиваться и примерять это неприятное словечко к себе – она знала наверняка, что лучше станет больной, чем даст поселиться на своем теле этому серому омерзительному жиру, который таскают на себе глупые люди.
Ей стало плохо в начале июля, она ехала тогда к родителям, и уже почти возле дома, где шоссе сворачивает на проселок, машина вдруг перестала ее слушаться. Джил пыталась выкручивать руль непослушными, словно ватными руками, и заставить проклятую машину повернуть направо, на знакомую аллею, но вместо этого автомобиль ее, игнорировав поворот, вдруг ни с того и ни с сего съехал налево и тяжело ткнулся левым крылом в бетонное ограждение. Она словно во сне услышала, как одновременно