перестал, а в результате – перестал любить жизнь. Ну, что это за жизнь?!
И Голицын заметил, что лицо Мессира страшно напряжено, оно стало белым, как мел. Он, явно, с чем-то или с кем-то невидимым боролся. И, видимо, проигрывал, потому что от
него сквозило злом. Но ОН быстро оправился, заметив оцепенение окружающих, улыбнулся, лицо – из белого сделалось томно-бледным, ОН взял одного большого рака за клешню, и сел на своё место.
Господи, – нарушила нелепую тишину Зоя, – ну, не пьёт и не надо. Не пьёт и хорошо.
Мессир вновь побелел лицом, но уже не так явно. ОН, с хрустом, выломал клешню у рака, и стал грызть её своими мраморно-белыми зубами.
Что сидим-то, как у тёщи на блинах, – не выдержал боцман и, взяв рукой бутылку, наполнил стопки, – давайте-ка – по второй.
Вот, это правильно, – весело поддержала его хозяйка.
И они чокнулись, и выпили, не обращая внимания на двух насупившихся мужчин, за столом. После чего, она залепетала, адресуясь, почему-то к капитану:
Масло анисовое принимать в пище надо. Это придаёт мужчинам и женщинам желание к соединению. И любовь горячит, согревая всё нужное. А ещё трава «косая железнянка» – ростом в локоть, собой красновата, цвет жёлтый или
багровый, листочки ёлочкой, а растёт по брусничникам вдоль земли. Хороша та трава: у кого кутак не стоит, пей в вине и хлебай в молоке – станет, даже если десять дней не стоял.
Боцман расхохотался. Капитан улыбнулся. А их единственный пассажир заёрзал на своём табурете, угнув голову.
Чего вы хохочете, это в «травнике домостроевском» сказано. У Сельвестра-то.
Лицо хозяйки сделалось пунцовым, глаза её заблестели, губы стали пухленькими, а над верхней губой, у самой её кромки, прорисовалась испариной женская щетинка.
Хозяйка, а хозяйка, – обратился к ней боцман, отхохотавшись, – а где же твой хозяин?
Утоп, царство ему небесное.
Как утоп? – остолбенел от неожиданности боцман.
Так вот. Очень даже просто. Покончил с собой.
Да ты что, – ещё больше изумился боцман.
Ох, – вздохнула она и на мгновение задумалась, – давно это было, ещё в «послеперестроичные» времена. Ревновал он меня страшно. К каждому столбу
ревновал. А я, в те времена-то, в «челночную» жизнь ударилась. В Ростов за товаром ездила. А то и в Москву. И даже в Турцию мне протеже делали. Да. А что
было делать? Надо было как-то выживать, в те времена-то, вы вспомните. Как-то все всё сразу забыли. А вы – вспомните! Тогда и осуждайте.
И у неё на глаза навернулись слёзы. Но, проглотив, так внезапно возникший в горле горький комок, она перевела дух и продолжила:
Фу. Был у нас тогда баркас. Так он с этого баркаса. Только крикнул людям на берегу: «Скажите моей суки, что я её любил!». И всё. А я в Турции была – грешница, – по-казачьи ударила она первую букву последнего слова.
Зоя посмотрела в сторону Дона, подперев п�