Златогорова, получившая отдельную квартиру) – четвёртый этаж в здании дирекции на углу Театральной площади и Манежной (тогда улица Маркса), отец навсегда обосновался в ставшем его ареалом-ойкуменой центре Москвы.
Чтобы дойти до артистического подъезда Большого, ему надо было пройти метров сто, до Филиала на Б. Дмитровке разве что двести; здесь на рубеже XIX–XX веков шли спектакли Частной русской оперы Саввы Мамонтова и оперного театра Зимина, с 1960-х – театра оперетты. Рядом были и Консерватория, и Концертный зал имени Чайковского, Дома учёных, актёра и звукозаписи (Государственный Дом Радиовещания и Звукозаписи – ГДРЗ), Центральные дома актёра (ЦДА), работников искусств (ЦДРИ) и литераторов (ЦДЛ). И до Музыкально-педагогического института имени Гнесиных (ныне Российская академия музыки), где он более тридцати лет преподавал, немногим дальше – в хорошую погоду неспешно дошагивал как на прогулке.
Что было весьма удобно, потому что в театр могли вызвать даже за полчаса до начала спектакля. К тому же обе тогда радиостудии размещались по соседству, одна в Центральном телеграфе на улице Горького (Тверской), другая в переулке, выходящем на площадь Пушкина (теперь здесь кинотеатр «Россия»). Звукозаписывающая магнитная лента появилась только после войны, и хотя в начале 1930-х звук научились записывать на т. н. «тонфильм», благодаря чему стало возможным снимать звуковое кино, петь (чтецам читать) перед микрофоном вживую порой приходилось даже в 6.10 утра, сразу после гимна и новостей.
Ничего не изменилось и после эвакуации, когда ему дали квартиру в только что выстроенном доме на улице Горького, напротив Моссовета. И даже после того, как мы переехали немного дальше, в кооперативный дом Большого театра на той же улице между площадями Пушкинская и Маяковская.
На нашей площадке была квартира партнёрши отца В. Гагариной (Ольга в «Евгении Онегине»), выше – К. Кондрашина, А. Орфенова, А. Гаука (на стене у входа в подъезд мемориальная доска), драматурга Н. Эрдмана, журналиста М. Долгополова, тромбониста Я. Штеймана, на мансардном этаже была мастерская художника А. Яр-Кравченко.
В общежитии наше и соседей справа/слева окна выходили на улицу Манежная (тогда Карла Маркса), выглянув, можно было увидеть угол Дома Советов с Колонным залом. В нём осиротевший советский народ прощался с усопшими – и убиенными! – партийными бонзами, в том числе и со Сталиным, отсюда их под траурную музыку везли на орудийных лафетах в последний путь, в такие дни нас «опекали» энкавэдэшники, никого к окнам не подпуская. Неужели боялись, что незнамо откуда прокравшийся вражина пальнёт из пистоля в провожающих?.. другого объяснения я придумать не могу.
Коридор огибал центральный стояк с кухней, туалетом и телефонной кабиной, открываясь на площадку у лифтовой шахты, а потому по нему можно было ездить, было бы на чём, не разворачиваясь. Что однажды и проделал неугомонный весельчак виолончелист Матвей Бак, прокатившись