(неугомонный…) партитуры оперы «Борис Годунов». Потому возобновлением, что двумя годами ранее при Арии Пазовском оперу поставили режиссёр Леонид Баратов и художник Федор Федоровский[15], но после нескольких спектаклей была из репертуара исключена. За то, что постановщики изъяли сцену «Под Кромами», где хор воспевал победителей ляхов, в то время как советский народ ещё переживал Великую Победу.
И ежу ясно, что такое решение могло быть принято только по согласованию со Сталиным или им продиктовано. После чего ему якобы пришлось даже просить строптивого музыканта вернуться за дирижёрский пульт, мол, без Н. С. не идут приоритетные для Вождя русские оперы. Голованов отказывался: я дал клятву матери не возвращаться в Большой, к тому же я стар, болен, мне не под силу эту ношу брать на свои плечи. Но: Николай Семенович, я тоже стар, тоже болею, но продолжаю работать. Поработайте и вы. Наладьте там дело, а тогда видно будет, может, одновременно пойдем на пенсию…
Мог ли быть в той встрече кто-то третий? Не знаю, но что достоверно, так это то, что первой Сталинской премией Голованов был удостоен именно в 1946-м году, а затем год за годом ещё тремя – в 1949-м, 1950-м, 1951-м.
Одним из исполнителей в новой постановке «Бориса…» был Петр Медведев. У него, обладателя красивого баритона, были какие-то нелады со слухом и ритмом: он жуть как боялся пропустить момент своего вступления – «глазами ел» дирижера, хотя предстояло ему спеть всего лишь «Тише, православные, думный дьяк говорить будет» (цитирую по памяти).
Красавец с берегов Волги, в юности пекарь, пел в самодеятельности, по совету местных меломанов начал учиться профессионально. С Петром Михайловичем отец подружился ещё в аспирантуре: в оперной студии спели главные партии в дипломной «Богеме». После консерватории был принят в горьковский (нижегородский) оперный театр, в 1941-м приглашён в ГАБТ. Из воспоминаний Ивана Петрова о Медведеве: «Он прекрасно пел Томского, Демона, Вильгельма Телля, Грязного, Амонасро. Меня удивило, что выходец из народа, который добился в своём искусстве такого мастерства, покинул сцену, не получив никакого звания». О друге с улыбкой писал и отец: «Быть бы Пете знаменитым певцом, но то ли ему в бытность пекарем хлебная мука уши запорошила, то ли с медведем не поладил, но на сцене Большого его карьера не заладилась» (Музей ГАБТа).
Последняя генеральная репетиция шла нервно, Голованов то и дело останавливал оркестр, делая замечания оркестрантам и певцам. Медведев из глубины сцены, где ему полагалось быть, с каждой остановкой приближался к рампе и, уловив данный ему, наконец, знак, спел свою сакраментальную фразу. Н. С. ещё раз остановил оркестр, Петр Михайлович в ужасе замер: не там вступил? сфальшивил? а дирижёр, указывая в оркестровую яму и и улыбаясь: «Куда ты поёшь? Где здесь православные»?