ж вы творите, нелюди! – донеслось со двора. – Это же Влас Раковский, он же украинец!
Карагуля, не говоря ни слова, вывалился наружу, стеганул из автомата. Смельчак, видимо, кто-то из соседей, опомнился. Он зигзагами улепетывал по двору, перелетел через ограду, рухнул в бурьян. Тряслись лопухи, храбрец скачками уносился прочь.
Жмелик, мурлыча что-то себе под нос, связал бесчувственную женщину, проволок ее через двор, загрузил в одну из подвод, которые подогнал Яков. Хуторянин шарахнулся от пленницы, как от прокаженной, начал судорожно креститься.
Хлопцы лихорадочно обшаривали дом. Они логично рассудили, что семейству Раковских все это теперь без надобности, стаскивали на крыльцо какие-то тряпки, одеяла, обувь с одеждой, красивую посуду. Пусть Ганка порадуется.
Содержимое подвала особенно порадовало глаз. Здесь было сухо, прохладно. Влас знал, как следует хранить продукты. Каждому бойцу пришлось сделать пару ходок, чтобы вынести мешки с мукой. Яков подогнал подводы к крыльцу. Хлопцы грузили в них печеный хлеб, сырные головы, овощи, прошлогодние соленья и маринады, сушеные грибы, варенье. Да еще и бабу добыли!
Настроение у бойцов было приподнятое. Единственная незадача – подводы загружены до верха. Теперь придется идти пешком. Но ничего, зато еды надолго.
– Пан поручик, самогон берем? – каким-то севшим голосом спросил Карагуля. – Его тут целых три бутыли. Может, оружие протереть или еще чего.
– Я вам протру! – прорычал Бабула и махнул рукой. – Ладно, берите, на базе разберемся.
Раненого Власа Раковского подцепили крюком, стащили с крыльца, проволокли через двор и выбросили на улицу.
Клычко, утробно урча, мастерил петлю на пеньковой веревке. Свободный конец он перебросил через балку на воротах, а петлю затянул на горле Власа. Натягивали конец веревки дружной компанией.
Раковский очнулся, когда его поволокло вверх, и земля стала уходить из-под ног. Он хрипел, извивался, посинел от натуги, когда петля сдавила горло. Глаза вылезли из орбит, вывалился язык. Бедняга пару раз дернулся и повис.
На грудь ему прикололи бумажный лист, на котором Жмелик вывел каллиграфическим почерком: «Так будет со всеми изменниками!»
– Эй, народ! – проорал Клычко, сложив ладони рупором.
Можно было не сомневаться в том, что его слышал весь хутор.
– Этот предатель должен висеть два дня! Смотрите и мотайте на ус! Если снимете раньше, то мы об этом узнаем, вернемся и сожжем весь хутор!
Ночка удалась на славу! К рассвету обоз беспрепятственно добрался до базы. Ликовали оставшиеся бойцы – не зря съездили! Подобревший Бабула разрешил им приложиться к самогону. Но в меру, чтобы утром были как стеклышки и стояли в строю.
Бабу он велел отвести в отдельную землянку на краю хутора, где Яков хранил удобрения и инвентарь, приковать к стене, чтобы не сбежала. Бросить ей какой-нибудь матрас и не забывать кормить. Все-таки живая пока. Хлопцы встретили это распоряжение ликованием, кто-то даже шапку подбросил.
Бабула