что, соколы мои не по нраву? – занервничал Бельдыев и грозно уставился мне в лицо.
– Ну, как бы вам сказать, Василий Иванович… Отличные парни… Но, видите ли… Мне… больше нравятся женщины.
Повисла тяжелая минута молчания. Мужики, смущенно потоптавшись, ушли, и я со вздохом откинулась на шкуру, но заснуть уже не могла. Долго слышно было, как они у костра препираются о чем—то, на своем языке.
Минут через двадцать Бельдыев явился снова. Но не один…
– Я твой должник сегодня. Ты гость. Это дочь моя, Рыжая Лиса. Не побрезгуй, Захаровна. Лучшее отдаю, однако!
Девочке лет пятнадцать, волосы заплетены в кучу мелких косичек, перетянуты ярким шнуром, а в диких коричневых глазах страх, смешанный с любопытством. Что—то в ней такое есть, но она этого еще не понимает. Она действительно красивая, и совсем не рыжая, хотя на лису однозначно похожа.
Вот досада…
Чувствую, что у меня и впрямь заболевает голова:
– Видите ли, Василий… Иванович… Я это…
– Что, и дочь моя тебе не по нутру?! – офигевает Бельдыев.
– Понимаете… Блондинок я люблю. Высоких… Вот таких! – показываю рукой, что ростом примерно с меня. – Толстых. С умными голубыми глазами. Ясно?…
Оленевод понял, о чем речь, пригорюнился, дочь свою забрал и ушел. Блондинок в стойбище нет. Слава тебе, Господи!… Еще немного поприслушивавшись, я засунула фонарик под свернутую куртку, выполняющую роль подушки, и погрузилась в беспокойный сон.
В итоге, измученная сложным днем, да еще постоянно просыпаясь в испуге, я продрыхла до двух часов дня. В лагере никого не было, все ушли со стадом. Оставшийся моросливый день я бродила неподалеку от кораля, высматривала следы, изучала обстановку. Набрала подосиновиков на суп.
К вечеру дождь перешел в ливень и прогнал меня с полей окончательно. Спать легла рано, но не успела прокемарить и часа, как разбудил громкий голос Бельдыева… Полог вдругорядь откинулся, и на пороге чума появилась… высокая блондинка с водянистым, слегка нетрезвым взором. Увидев меня, она потеряла дар речи; за ней мелькала радостная рожа Бельдыева:
– Просыпайся! Трактор приехал, однако! Я вчера по рации женщину успел достать. Оленя за нее отдал!
– Какую еще женщину?… – чувствую, как у меня холодок поднимается по позвоночнику.
– Это Катька, – поясняет оленевод, – в поселке на почте работает. Муж рыбак, в море прошлой осенью утоп… Какая баба, а? Подходит? Ну?!…
– Вполне! – говорю и выпихиваю его из чума.
– Тьфу, пропасть… Ну, чего уже теперь. Нам все едино… – говорит вдруг эта радистка Кэт, и начинает раздеваться. – Только давай по—быстрому! Трактор уезжает обратно с утрева, а я бы еще поспала.
– Ну, так и спи! – ржу я.
– Спи?…
– Тут как в царском будуаре. Дымом, правда, воняет, это я на ночь комарье травила.
– Господи! – радостно вопит она и бросается ко мне обниматься, –