сумку с выпивкой и продуктами; надо было как—то поддержать оставленного без присмотра мужчину, неплохого, в общем—то, лирика творческих кровей. Через пару лет Надежда оставит его, и тогда он обратится к Вере, но это будет уже другая история…
Вам интересно? Извините, мне показалось – вы задремали. Отлично, тогда слушайте дальше.
Две женщины стояли на пустой улице, и зрелище это было завораживающим.
– Что с ним теперь будет? – спросила Муза, взволнованно глядя на спящий дом. В квартире поэта горел свет – видимо, там уже вовсю хозяйничала Надежда.
– Оставайся – узнаешь, – равнодушно ответила Любовь.
– Проклятье! – вскричала Муза и вцепилась коготками себе в парик – а это был именно он, ведь не может быть у женщины в ее возрасте таких шикарных волос!
Да, ей было, с чего волноваться: всякий человек, испытывающий боль, спешит поделиться своим бесценным грузом с другими. Он будет писать стихи, от которых захочется умереть, выплескивать свои больные переживания, как ведро с помоями, на головы всеядных поклонников. Ах, как это красиво! В этом ли смысл поэзии? Как вы считаете?…
Муза тоскливо уставилась на свой инструмент.
– Нет, я категорически больше в этом не участвую. Я березовая русская муза, хочу быть несущей радость и петь о любви. В общем, я иду с тобой.
– Мы уже на «ты»? – удивилась Любовь. – Ладно, пусть будет так. Я и сама убегаю, когда мне становится безрадостно. В конце концов, в мире полно других женщин, которые смогут утешить небедного поэта…
Холодное октябрьское солнце лениво поднималось над городом, зашелестели первые шины по падшим листьям, на улицах еще лежал густой туман, словно кто—то с небес пролил свой утренний кефир. Они шли вместе – не подруги, просто одна не могла без другой, так уж сложилось.
Любовь бодро держала путь к дому, уже известному ей. Муза семенила за спутницей, едва поспевая. Еще бы – Любовь была вечно молодой и редко уставала от физических нагрузок, Муза же, сколько себя помнила, всегда была дамой зрелой и бегать особо не любила. Ах, как хорошо угнездиться где—нибудь надолго, опрокинуть рюмочку—другую кофейного ликера у камина и ослабить узду фантазии, этой огненной кобыле с выпученными глазами…
…Идти пришлось около часа, плутая по кривым московским переулкам. Одышка скривила приятное, чуть полноватое лицо женщины, тонкий чувствительный нос стал красным от октября, кудреватый парик разметался черным пожаром, длинные легкие одежды совсем не грели, хотя стало чуть теплее, и туман немного развеялся, когда они дошли до места. Но Муза была южных кровей, всегда отчаянно мерзла и нуждалась в комфорте. В отличие от Любви, которая могла прожить в любых спартанских условиях.
Наконец, Любовь остановилась у подъезда уродливой многоэтажки, внимательно вглядываясь в окна. Ибо было сказано – пусть Любовь поселится в этом доме! Но не сказано, в какой квартире.